– Вась, мне муж нужен, а не герой с хлыстом.
Василий никак не прореагировал.
Виолетта продолжила читать:
«Много серьезных несчастий происходит также и оттого, что на животных внезапно нападает желание «играть». Играющее животное всегда опасно. Оно, может быть, находится в прекрасном настроении и желает только «побеситься», но его сила и ловкость слишком велики, чтобы человек мог рискнуть играть с ним. Самое разумное – уклониться от «игры» и оставить «шалуна» в покое. Во время репетиции ситуацию легко сделать, но во время представления дело обстоит иначе. Часто игра животного продолжается так долго, что публика теряет терпение. Тогда укротителю приходится идти на риск.
Однажды в Индианаполисе я работал с группой львов, как вдруг разыгрался инцидент, показавший, каким образом легкий приступ веселья у хищника может повлечь за собой серьезное несчастье. Я находился в помещении школы дрессировки, когда Уоллос (один из самых свирепых моих львов, к которому я испытывал сильное чувство дружбы и, по-видимому, взаимно) соскочил со своей тумбы, чтобы схватить брошенный мною кусок мяса. Пока он ел мясо, я смотрел на него и машинально похлопывал хлыстом по своим высоким сапогам. Уоллос был приучен играть с этим хлыстом. Один из трюков, которым я его обучил, состоял в том, что он старался достать лапой подвешенный над ним хлыст. Лапа льва не игрушка. Лапка домашней кошки с острыми когтями, спрятанными между бархатными подушечками, является весьма действенным оружием. Теперь вообразите себе лапу кошки в десятки раз большую по размерам, приводимую в движение пропорционально увеличенной мышечной силой, выброшенную вперед с молниеносной быстротой, и вы получите некоторое представление о том, что значит львиная лапа, наносящая удар.
В данном случае Уоллос напал на меня, просто играя, не вкладывая в свое движение той силы, которую он, наверно, употребил бы, если бы дело шло о предумышленном нападении. Удар лапой составлял часть трюка, которому я его обучил и к которому он привык. Он его выполнил, будучи преисполнен самых благих намерений, но от этого удар не стал легче. Когти, прорвав сапог, вонзились в мясистые части моей ноги и увязли. Когти льва не были бы так опасны, если бы не имели сильного изгиба, благодаря которому они застревают в теле, как крюк. К тому же лев не старается высвободить их по линии изгиба, а вытаскивает прямым движением к себе.
Уоллос, слегка испуганный, поспешно отдернул лапу, сильно разорвав мне ногу.
Как ни мучительно было мое состояние, я не двигался с места, зная, что малейший намек на страх не только может испортить льва, но вызовет тревогу и послужит сигналом к бунту. По прошествии двух-трех секунд Уоллос снова принялся есть мясо, и я приказал помощникам водворить всех львов на место».
– Я запомнил, – сказал Василий. – Со львами на представлении не играть. Читай дальше.
Виолетта бросила журнал на столик:
– Тебе этого мало?
Василий взял журнал:
– И что он пишет в конце статьи?
«Врач каждый день подвергает себя риску заразиться инфекционными болезнями. Солдат знает, что в сражении от него потребуется его жизнь, но лицом к лицу с неприятелем думает об исполнении своего долга, а вовсе не об угрожающей ему опасности. Существуют тысячи занятий, например, работа в шахтах, на строительстве домов, в подземных туннелях, при управлении машинами, где люди ежедневно подвергаются опасности. Следовательно, укротитель рискует не более, чем любой из этих работников. Только он должен быть в достаточной степени внимательным и осторожным. Ведь укротители ничем не отличаются от других людей, и в минуту опасности в них говорит тот же инстинкт страха, что и у других людей, но они научились владеть собой и хладнокровно смотреть опасности в лицо».
