Танцующая в Аушвице - страница 25

Через несколько дней после бомбардировки Роттердама[21] Нидерланды признают себя побежденными, и немцы входят в Гаагу. Мой брат попадает в плен, и его вместе с другими военнопленными переправляют в Роттердам для уборки города, пострадавшего от бомбардировок. Позже он расскажет мне, что все военнопленные должны были ночевать в парке, под открытым небом. Весь город превратился в руины, над которыми еще курился дымок, кое-где полыхали пожары. Парк стал временным лагерем для военнопленных. Как-то ночью брат отошел от своих товарищей – слегка размяться, справить нужду и покурить. Но, вернувшись назад, в темноте не сумел их найти. Поблуждав по парку и наткнувшись на лежащих на земле людей, он решил, что наконец-то нашел своих, и забрался к крайнему под одеяло. Однако вскоре брат почувствовал, что его сосед совсем закоченел, и, несмотря на непроглядную тьму, понял, что все это время лежал рядом с мертвым. В ужасе вскочив на ноги, он обнаружил по другую сторону от мертвеца еще несколько мужских трупов, накрытых одеялами. Так он ощутил холод войны в буквальном смысле этого слова.

В первые дни после вторжения немцев до меня доходят всевозможные слухи. Я не понимаю, каким из них можно верить, но один слух я воспринимаю всерьез. Говорят, что все военнопленные будут отправлены в Германию. Мой брат в тот момент еще не знает об этом, и я решаю, что надо попытаться вытащить его из лагеря. В стране царит полная информационная неразбериха, власти в полной растерянности. Самая подходящая ситуация для того, чтобы кого-нибудь спасти.

На следующий день рано утром, положив на багажник велосипеда пакет с едой, фотоаппарат и кое-что из своей одежды, я отправляюсь в Роттердам. Ехать приблизительно 75 километров, и дорогой я повсюду вижу немцев – пеших, на машинах. В деревнях, через которые пролегает мой путь, идет обычная жизнь. Женщина катит коляску с младенцем, на улице играют дети, перед хлебной лавкой стоят покупатели. Как будто ничего не случилось. Но на подъезде к Роттердаму картина меняется. Я вижу лежащий в руинах город, быстро делаю несколько снимков и отправляюсь искать брата.

После бесконечных расспросов я добираюсь до парка, где держат военнопленных. Никакой особой охраны не видно, а военнопленные, как и все те соотечественники, которых я встречаю по пути, послушно ожидают своей участи. Увидев меня, Джон не верит своим глазам, он вне себя от радости. Я тихо говорю ему, чтобы он шел за мною следом. Он хочет возразить, но я обрываю его и беру под руку. Так, под ручку, мы выходим из парка. Когда немецкий солдат спрашивает нас, далеко ли мы собрались, на своем беглом немецком я отвечаю: “Домой, а то нас детки совсем заждались!” – и, не сбавляя шага, мы идем дальше. Мы не оглядываемся посмотреть, идет ли солдат за нами следом. На всех дорогах полно немцев. Как только мы доходим до окраины города, я даю брату одежду, которую привезла на багажнике. Он быстро натягивает на себя женское платье – и мы, две девушки на велосипеде, спешим обратно в Ден-Бос. Никто за нами не гонится, а мы по очереди крутим педали. Только поздно вечером, еле живые от усталости, мы возвращаемся домой.

Не только Кейс любезен и предупредителен с немцами. Так же ведет себя большинство голландцев. Никто не хочет отказываться от привычного образа жизни. Немцы держатся безупречно, и многие газеты хвалят их приятные манеры. Они призывают общественность к тому, чтобы та лояльно приняла новую власть. В женском журнале