– На, сам читай, я стесняюсь стихи декламировать.
Я взял в руки листок и начал читать:
«У Бабочек в сердце иммунитет
К моему Никотину.
И режет нам души каждый момент,
Подобно ножам гильотины.
В клочья разорван твой старый портрет.
И зашит по швам.
У Бабочек в сердце иммунитет,
Но Не у наших мам.
Наивные мысли: нужна ли мне жизнь,
Если тебя рядом нет.
Их Буду, Наверно, текилой глушить.
У бабочек – иммунитет.
Сколько еще нужно мне сигарет,
Чтоб пережить этот час?
У Бабочек в сердце иммунитет,
Но Нифига не у нас.
Зеленая Венгрия шлет свой привет,
Целует слюняво в лоб.
У Бабочек в сердце иммунитет,
А ты без Него не смог.
О чем мы мечтали?
Уехать из дома, держа курс на солнечный свет?
Махаонам смешно, и ведь даже к такому
У Бабочек иммуНитет».
– Что думаешь?
– Не знаю, – честно ответил я, – я не большой поклонник поэзии.
– Ну вот смотри. У бабочек сердца-то и нет. А орган, его заменяющий, располагается в брюшке. Тут у нас кто-то умер, лирическая героиня пытается это переживать так, как только может. Не как умеет, нет, она не умеет. Ни в кого из нас изначально не заложена функция переживать утрату. Это в принципе противоречит натуре человеческой – грустить, однако, когда такой момент приходит, мы начинаем действовать интуитивно, проворачиваем любые манипуляции, лишь бы облегчить свое состояние. Если у тебя болит голова, ты пьешь цитрамон. А если душа? Таблеток от такого нет, вот мы и ищем, чем их заменить. Девушка курит, пьет текилу, в порыве истерики рвет портрет любимого, а потом немного успокаивается и со слезами пытается склеить его обратно, ведь это – единственная память. И бесконечно завидует бабочкам, у которых нет сердца, а, стало быть, они не могут чувствовать душевных страданий, а только смеются над ее горем, ничего не понимая. Прямо, как ты поэзию.
Я держал в руках стакан с до неприличия гейского вида кофейно-алкогольным напитком, следя за тем, как Ками вылизывает взбитые сливки из своего стакана длиннющим языком. Это не вызывало у меня ни малейшего сексуального возбуждения, как, впрочем, и отвращения. Я привык. Ну Ками и Ками. Ну экстравагантная немного, ну странная, но явно же не хуже всех, разговаривать и работать с ней можно. С Каем и то было тяжелее. Сливочки он вот так придурочно не слизывал, конечно, зато производил впечатление человека, способного голыми руками вынуть из тебя кишки, а затем спокойно поправить галстук и поспешить на семейный ужин. Не удивлюсь, если он действительно что-нибудь подобное практиковал.
– Ками, почему ты назначила заместителем Лену? – задал я вопрос, волновавший меня с самого ее назначения.
– Я думала о тебе, – усмехнулась девушка, – но это трудно объяснить.
– Ты мне не доверяешь? – признаться, я не совсем понимал, но было логично, что и до этого не слишком психически стабильную Ками покушение и смерть близкого человека превратили в законченного параноика, хоть и держалась она молодцом.
– Who knows1… – ответила она, театрально запрокинув голову к потолку, а затем спешно опустошила свой стакан одним глотком, – Да и к тому же, ты все еще не гражданин Мэленда. Я могла бы, разумеется, запросить для тебя паспорт, а затем и ранг, дело плевое. Хотя, все равно головная боль… Слушай, а давай придумаем тебе другую должность, хочешь?
– Какую?
– Нуу, кто ты по образованию?
– Я окончил ФИНЭК2.
– Финансист, значит?
– Экономист.
– Прекрасно. Тогда будешь у нас казначеем!
