Юлька вытаращилась на Марту Рудольфовну. Так вот что значили слова об оценке с помощью большого жюри!
– То есть как это…. – пролепетала она. – Вы меня с собой в гости возьмете, что ли?
– Не заикайся. Да, возьму. И хочу, чтобы ты к этому времени выглядела прилично. Потом мы с Валентиной попросим нескольких мужчин и женщин, чтобы они честно сказали, что думают о твоей внешности. Элементарно.
Все сказанное звучало дико, но у Юльки не было никаких сомнений, что ведьма так и сделает. Она захочет оценить результат своей работы, и для этого ей потребуются независимые эксперты. Эксперты посмотрят на домработницу Марты Рудольфовны и одобрительно кивнут (что вряд ли), пожмут плечами (что маловероятно) или сочувственно покачают головой (скорее всего). Представив такую перспективу, Юлька чуть не взвыла.
– Поскольку времени остается не так много, – продолжала Конецкая, – а работы – поле непаханое, то начинаем с завтрашнего дня. Будешь учиться одеваться, держаться, краситься и смотреть. И всему остальному тоже.
Юлька переварила информацию и вопросительно взглянула на хозяйку.
– Неужели вы в самом деле собираетесь сделать из меня красавицу? – недоверчиво спросила она.
Теперь, когда ей стал ясен план Марты Рудольфовны, она не могла поверить, что умная и ценившая свое время старуха ввязалась в такое безнадежное предприятие.
Марта закурила, выпустила вверх из накрашенных морщинистых губ струйку дыма.
– Запомни вот что, – спокойно сказала она. – Есть красота односекундная, когда посмотрел на человека, поразился его красоте, потом еще раз взглянул – и все, переключился на что-то другое. А есть – долгая, когда хочется смотреть, не отрывая глаз. Ее нельзя разложить на составные части, на правильные черты лица. А иной раз на правильные и не раскладывается, потому что нос великоват, глаза слишком раскосые и уши оттопыренные… Ты можешь даже не понять, что это и есть – настоящая красота. – Старуха стряхнула пепел, прикрыла перламутровые веки и закончила: – Именно такую красоту из тебя и можно сделать. А точнее – только такую и можно.
Лена проснулась не по сигналу будильника, а на минуту раньше и целых шестьдесят секунд лежала, наслаждаясь тишиной, наблюдая из-под полуприкрытых ресниц за быстрыми, рваными шагами стрелки. В голове звучало мерное «тик-так-тик-так», и больше всего хотелось провести в таком состоянии не минуту, а весь день, чтобы вместо мыслей был только бесстрастный отсчет секунд.
Она отключила будильник за мгновение до того, как он должен был прозвонить, и почти сразу услышала сонный голос матери из соседней комнаты:
– Лена, проснулась? Вставай, у тебя часы отчего-то не сработали!
– Встаю! – крикнула она, в который раз поражаясь способности матери улавливать не то что шорохи – казалось, даже мысли. Когда-то Лена сравнивала ее с подсолнухом, но сравнение было неверным – скорее уж Ольга Сергеевна напоминала радар, чувствительный к малейшим колебаниям воздуха. А воздухом была Лена.
– Что-то ты сегодня сумрачная, – озабоченно сказала Ольга Сергеевна, появившись в спортивном костюме на кухне, где завтракала дочь. – Плохо спала?
Она всегда вставала рано, делала гимнастику, растирала лицо кусочком льда с добавлением настоя ромашки, стягивала редкие волосы в аккуратный пучок на затылке, пять минут хлопала себя по подбородку – чтобы не отвисал, и после всех этих процедур и манипуляций излучала энергию, от которой Лене почему-то хотелось закрыться зеркальным щитом. Сама она по утрам напоминала себе ежика, которого развернули силком и вот-вот дотронутся чем-то холодным и неприятным до его беззащитного брюшка. Хотелось свернуться обратно, заползти в нору и лежать, зажмурив глаза, слушая шелест листьев над головой. Но мать с детства приучала ее к тому, что вставать нужно бодрым, а утренняя вялость и нежелание общаться с миром – что-то вроде постыдного порока, в котором ни в коем случае нельзя признаваться.
