– Я в раю? – пробормотал он. – Кажется… Нет. Но… Я чувствую святое присутствие… Аллаха… внутри и вокруг меня.
– Очень рад вас слышать, – произнес Довесок, – потому что так мне легче сказать вам правду. Великий принц, боюсь, вы умираете.
– Неделю назад это была бы… ужасная новость. Но сейчас я… доволен.
– Коли так, возможно, вы перемените свое решение относительно…
– Нет, – глаза принца Ахмеда вспыхнули в странном воодушевлении. – Я умру, исполнив свой долг. – Он безуспешно попытался оторвать голову от подушки. – Пусть старшая из Сестер Экстаза подаст лист умной бумаги, подобающей официальному обращению.
Какой-то неандерталец проковылял наверх и вернулся с черной коробкой. Ее оплетало то, что сперва показалось резным изображением змеи, проползающей сквозь несколько отверстий, и со второй головой вместо хвоста. Но когда Зоесофья взяла коробку, одна из голов повернулась и уставилась на Жемчужину холодными поблескивающими глазками. Это был малый экземпляр византийской квазижизни, но Довесок знал, что данный образец смертелен, ибо его укус убил незадачливого вора в первые дни их долгого путешествия.
Зоесофья постучала по голове, и та распахнула пасть, обнажив клыки, подобные иглам из слоновой кости. Затем отвернувшись к стене из соображений скромности, Жемчужина приподняла вуаль и уронила в пасть твари единственную каплю слюны.
Кольца квазизмеи расслабились, она принялась извиваться, и крышка коробки откинулась. Зоесофья вынула лист сливочно-белой бумаги и молча передала его Энкиду, который вручил его Даргеру, а тот – Довеску. У Довеска на коленях стоял походный пюпитр, из которого он извлек перо и бутылочку индийских чернил.
– Можете начинать, – сказал он.
Медленно и с остановками принц диктовал свой последний указ. В комнате воцарилась мертвая тишина, поскольку важность происходящего сделалась очевидной всем. Наконец он закрыл глаза и прошептал:
– Прочтите мне его.
– Сэр, еще есть время отказаться от жесткого курса действий.
– Я приказываю!
Довесок прочел:
– «Часть первая. После моей смерти Сокровища Византии, Бесценные Жемчужины, а именно – Зоесофья, Олимпия, Нимфадора, Евлогия, Евфросинья, Русалка и Этери, будучи созданы единственно ради удовольствия и восторга князя Московии, в чьи любящие объятия я ныне неспособен их доставить, должны быть немедленно и с абсолютным минимумом боли, необходимым для достижения данной цели, преданы смерти».
– Ой! – душераздирающе пискнула Нимфадора. – Кто нас спасет?
Несколько русских мужчин рефлекторно бросились вперед. Но Геракл обнажил клыки в рыке, схватил железную кочергу от ближайшего камина, согнул ее пополам и бросил перед собой. Мужчины застыли как вкопанные. Один из них все же погрозил кулаком в сторону лазарета и тех, кто находился рядом с принцем.
– Что вы за чудовища, чтобы подчиняться?!
– Мы беспомощны в этой ситуации, – ответил Даргер, – и можем лишь играть предписанные роли. – Он кивнул Довеску. – Умоляю, продолжай.
– «Часть вторая, – читал Довесок. – Сразу после казни, упомянутой в части первой данного указа, мой добрый слуга Обри Даргер (здесь я позволил себе небольшую свободу формулировки, достойный принц, ибо предложенное вами определение моего друга не годилось для официального документа) получает все деньги, оставшиеся в шкатулке с казной. Векселя, однако, наряду с прочими находящимися в ней документами подлежат уничтожению».
