Адреналин сейчас накачал меня. Но знаю, что ещё минут двадцать – и действие его закончится. А я так устал…
Женечка…
Тихо стучу в дверь.
И вдруг до меня наконец-то доходит - ОНА в метре от меня! И сейчас...
Щелчок замка…
Дверь медленно открывается.
Я смотрю на бьющуюся вену на её шее.
Я могу протянуть руку… коснуться её…
Поднимаю глаза.
Уже сухие. Такие знакомые распахнутые, внимательные глаза.
Открываю дверь шире. Мне кажется, её рука сопротивляется. Но я не могу оценить объективно.
Она отпускает дверь.
А дальше – как в танго. Я делаю шаг к ней, она, синхронно – от меня. Я внутри…
На меня обрушивается её запах.
Надо что-то сказать. Но мы молчим, уставившись друг на друга.
Без макияжа, укладки, заплаканная, растрёпанная, в тоненькой короткой пижаме на голое тело, босая…
Говорят, ведьмы всегда выглядят на столько, на сколько себя чувствуют.
Она выглядит как девочка… Растерянная, трогательная девочка.
И я вспоминаю, сколько мне…
– Постарел?..
Отрицательно качает головой.
– Заматерел.
Провожу рукой по щетине.
– Извини, не успел… Сразу к тебе.
– Когда ты последний раз спал?
Пожимаю плечами.
– Ты измождён, – в её голосе появляется уверенность.
Киваю.
– Кушать будешь?
Отрицательно качаю головой.
– Тогда я напою тебя чаем. Пройди…
Разуваюсь.
Иду за ней.
В маленькую девятиметровую кухню.
– Сядь.
Мои глаза следят за каждым движением. Я словно под гипнозом. Она очень гармонично смотрится здесь. Её кухня вся деревянная. Не стилизована, настоящее дерево. Женя любит так…
Что-то колдует с травами. Вдыхаю глубже. Запах меняется.
Ставит передо мной кружку.
Пальчики тонкие, ногти коротко пострижены. Давно не видел таких естественных красивых рук… Колец нет.
Никаких.
Это ничего не значит. Но я пытаюсь разглядеть безымянный внимательнее. Не получается.
Делает пару шагов назад, присаживается на подоконник рядом с большим мясистым фикусом. На её окне нет шторы, только тканевая кайма по верху. Она любит открытые окна… На моих – всегда жалюзи, тяжёлые портьеры.
Восприятие раздваивается.
Я пью чай одновременно в двух местах: там, в прошлом, у неё в гостях, на той самой первой квартире, и здесь, в настоящем, в квартире её мужа, в их квартире. Теряюсь между ощущениями под её пронзительным внимательным взглядом.
– Как твоя травма?
– Заживаю…
Чай очень вкусный. Почему я никогда не пью чай?
Мне, наконец-то, становится тепло. Лицо начинает гореть.
– Дай мне сигарету…
Достаю пачку. Зажигалку. Кладу перед ней на стол. Забирает…
Выходит. Иду следом…
Открывает балкон. Делает шаг к перилам. Стоит босая на холодном бетоне.
Так нельзя…
Но я понимаю, что это её саморазрушение сейчас. И мне нельзя вмешиваться.
Балкон застеклён, открыта только одна рама. Это всё равно очень холодно. Но она расслабленна.
Разворачивается…
Взгляд в глаза. Сигареты кладёт на столик. Не в руки…
Мне не нравится, когда она курит. Но мне нравится смотреть, как она курит.
Забираю пачку.
Отворачивается.
– Битвы не будет… – доходит до меня.
– Нет. Своих предпочитаю убивать сама. Не дам тебе такой возможности.
– Я не трону никого…
– Да. Не тронешь.
– Холодно, – мне хочется согреть её ноги. – Пойдём.
Забираю у неё сигарету. Докуриваю.
Диван в гостиной разложен. На нём несколько детских книжек и фломастеры. Отодвигаю. Присаживаюсь на край.
Садится в кресло напротив. Разглядывает. Как тогда, в первую встречу. Со своим неземным ледяным любопытством.
