– Вот деньги. Накормишь бойцов Красной Армии. Мало или хватит?
– Не надо. Накормлю и так.
– За деньги накормишь и на постой возьмешь на ночь. Как гражданин, обязанный помогать сражающейся Красной Армии. Согласно закону. Это я тебе говорю, как лейтенант, командир роты. – Веско прозвучали слова Князькова, готового сорваться в любую секунду.
– Сколько полицаев в деревне? – продолжал Князьков.
– Двое или трое. Да они еще не полицаи. Вроде охраны. Германцы их за порядком следить назначили. – И винтовки дали?
– Не-е… без винтовок пока.
– Ну, так мы твоих полицаев, хоть с автоматами, в капусту посечем и тебя заодно, предателя. Молись Богу, чтобы никто не сунулся. И дом твой сгорит со всем отродьем.
Мужику было лет сорок. По возрасту в армию подходящий. Опережая вопрос, хозяин сказал, что не призван по болезни. Жена, шмыгая по дому, быстро собирала на стол.
– Фельдшер в селе есть? – спросил Войтик.
– Нет. В районе только.
– Ну, что, Василий, потерпишь? Перекусим сначала, а потом я тобой займусь.
– Вытерплю, – ответил Кружилин. – Самогону пусть нальет, боль снять.
Хозяйка поставила на стол чугун картошки. В большом блюде принесла капусты и несколько огромных мятых огурцов. Сало хозяин резал сам: старое, желтое, пахнущее свечкой, наверное, прошлогоднее. Потом нарезал хлеба. Выпили по стакану самогона и в пять минут смахнули со стола все содержимое. Оголодали. Деньги мужик вроде и не взял, а переложил на подоконник.
– Вари еще картошки, – позвал он жену.
– А куры, что, не несутся? – поддел его Войтик. – Пожарь для раненого яишню.
Меня послали в караул. Боец, топтавшийся у ворот, кинулся в дом с такой прытью, что на ступеньках поскользнулся. С голодухи едва смены дождался. Прибрали еще чугун картошки вместе с давленными кислыми огурцами. Для раненого хозяйка поджарила пару яиц. Сказала, что несутся плохо – не сезон. Ну и черт с тобой! Зато переночевали в тепле. Высушили сапоги, часть одежды. Телогрейки так сырыми и остались.
Хозяин торопился выпроводить нас до рассвета. Войтик сменил повязку. Хоть и бодрее выглядел наш товарищ, но такую рану покоем и лекарствами лечить надо, а не таскать человека по лесу. Хозяйка сварила картофельного супа с мелкими кусочками сала и выставила два кувшина молока. Вместо хлеба заедали суп холодной картошкой. «Нет хлебушка!» – как объяснил хозяин. С собой дали творога, мелкой картошки в мундире и огурцов. Жадный был хозяин. Хотя и его понять можно было. Семья, впереди зима, немцы. Но Шуваев, старый солдат, его все же раскрутил. Записал на клочке бумаги фамилию, имя хозяина, хозяйки и пригрозил:
То, что ты немцев ждешь, сразу видно. Если пустишь кого по нашему следу, отпор дадим. Два пулемета видишь? Отвори зенки пошире. Кто в живых останется, эту бумажку прямиком в НКВД отправят. Не надейся, что немцы победят. Твои фрицы, как клопы, а Россию еще никто одолеть не мог. – Лучше замполита растолковал. Хозяин не на шутку испугался. Про репрессии, может, он мало что слыхал, а НКВД народ боялся.
Вы, товарищи военные большевики, не сомневайтесь, – выдал напуганный хозяин нам всем диковинное название. – Я всегда за Советскую власть, а фашисты смерть и рабство несут.
Наверное, отродясь, этот хозяин так грамотно не выражался.
– Не надо бы вам, товарищи, такую записку писать. Вдруг, не дай бог, с вами что случится, а мне отвечать. Порвите записку-то…
– Подумаю, – строго сказал старшина.
