Избушки помельче с цыплячьей радостью окружили Многоэтажку, кудахтавшую с бойкостью бывалой наседки…
* * *
В конце торжественного обеда, плавно перешедшего в не менее торжественный ужин, к Тане, застенчиво ковыряя в зубах ножом, приблизился Тарарах.
– Тань, поговорить надо! Давай отойдем к лестнице! – сказал питекантроп.
Ванька Валялкин с обидой отвернулся. Раньше у Тарараха не было от него тайн.
– Ого, какие мы секретные! Может, Тарарах переворот в Тибидохсе замыслил? – насмешливо шепнул ему Баб-Ягун.
Ванька едва не швырнул в него тарелкой.
– Да ладно, не обижайся ты! Какой Тарарах интриган? Он питекантроп! Какие интриги могли быть в каменном веке? Дубиной по лбу – вот и весь пещерный переворот, – утешая его, добавил Ягун.
Таня и Тарарах отошли к лестнице атлантов. Здесь их могли подслушать только атланты, но атлантов не интересовало ничего, кроме их основного занятия.
– Просьба у меня к тебе… Только чур никому! Договорились? – продолжал Тарарах.
– Договорились, – сказала Таня.
Она переминалась с ноги на ногу, дожидаясь, когда можно будет вернуться к слоеному пирогу. После нескольких недель общения с редечной скатертью она нуждалась в чем-то менее питательном и полезном. Например, в жирном пироге с кремом и полном отсутствии витаминов.
– Ты как, к экзаменам-то готовишься? – поинтересовался Тарарах.
– Да вроде, – не очень уверенно ответила Таня, невольно задумываясь, правду сказала она или нет.
С одной стороны, до учебников они с Ягуном и Ванькой еще так и не добрались. С другой – уже неделю пытались вылупить из малахита духа всеведения, поливая его драконьими слезами и держа на холоде. Дух действительно вылуплялся, но всякий раз получался таким идиотом, что не только не был способен подсказывать, но не помнил даже, как его зовут.
– Ты, Танюх, смотри хорошо учись… Чтоб от зубов отскакивало! Чтоб в любую секунду, хоть ночью тебя разбуди, все в башке стояло… Оно, конечно, искрой запулить и без знаний можно. Тут и профессором-то быть не нужно, а просто головастым. Иной профессор, как до дела дойдет, такого наворотит, что только и останется от него, что нос… – Спохватившись, что сам себя опровергает, Тарарах замолчал и застенчиво зашевелил пальцами ног. Он всегда ходил босиком, утверждая, что в башмаках чувствует себя как носорог на протезах.
«Что-то мне все это не нравится. Про учебу заговорил… Вдруг у него снова все аспиды расползлись, а собирать некому?» – опасливо подумала Таня.
Собравшись с духом, питекантроп набрал полную грудь воздуха, выдохнул с такой силой, будто задувал свечу, горевшую где-то в другом конце зала, и приступил к сути:
– Я, Танюха, хочу сегодня к избушкам на ночь пойтить. Интересно мне поглядеть, как они там. Гнездо свивают или, может, стоя спят.
– Сходи. Почему бы и нет? – сказала Таня.
– Опять же – вдруг повезет, и какая-нибудь избушка яйцо снесет. Я бы его к птице Сирин в гнездо положил – она бы мне избушонка вывела. А я бы его потом Ягге подарил… – продолжал бубнить Тарарах.
– Здорово. Ягге обрадуется.
Пока Таня не понимала, в чем тут секрет. Разве что Тарарах опасается, что она проговорится Ягуну, а он – своей бабусе, и тогда не будет сюрприза.
– Во-во! И я говорю: здорово! – воодушевился Тарарах. – Так, значит, ты согласна? Ты посидишь со Спящим Красавцем?
– С кем, с кем? – переспросила Таня.
Тарарах поднес палец к губам:
– Тшш! Потом узнаешь. Только учти: сидеть придется всю ночь. Иначе не пойдет.
