– А как я пойму, что ты напился, Герман?
– На самом деле я и так уже пьян. Значит так, я скажу: давай блядей позовем, и еще начну по поводу и без повода говорить «цимес». Как услышишь «цимес», все, значит, я готов. Соня уже знает и смеется надо мной, особенно когда я хочу скрыть, что бухал.
– Ясно.
– Нет, я не буду, ты ешь сам, я дома поел.
– Ну, смотри, Герман.
– С Соней поругался. Пашку жалко, маленький еще, не понимает.
Было удивительно слышать это от Германа, он всегда скрывал все своё.
– Пашка меня поймет, конечно, но это сколько времени ждать придется?
Потом, как всегда, вспоминали общагу, и он говорил, что всех там имел, кого хотел.
Мне было радостно, что он пришел в такой тяжелый вечер, и я могу быть гостеприимным, приятно, что он смущенно осматривался, и даже приятно было, что он поссорился с Соней, и я от счастья льстил ему.
– Все-таки трудно мне понять женскую психологию, Герман.
– Я даже Корзунскую имел!
– Да ты что?!
– Ей-богу! Она у меня в рот брала.
– Дану?
– Точно тебе говорю, причем сама, точно тебе говорю!
– Корзунская?!
– Вот ей-богу! Я даже жениться на ней хотел.
– Слушай… да-а. Удивительно! Даже представить себе не могу.
– Причем весь цимес в том, что она сама от этого кончила, такое я видел первый раз в жизни.
– Кончила, когда в рот брала? Испытала оргазм, от того что…
– По идее, любое место, где есть слизистая, при трении может вызывать оргазм.
– Даже ноздри?!
– И ноздри, но это если только мизинцем трахать, что ли? А потом Соня появилась, и было полное ощущение судьбы… Пашку жалко.
– Представляешь, Герман, точно такой же ковер с оленями висел у нас дома, в деревне.
– Да-а, точно. И у нас, ну там, дома, у бабушки в спальне, – он покачал головой и засмеялся. – Давай выпьем, брат.
Мы выпили. Было приятно молчать и чувствовать общность.
– А давай блядей позовём? Сюда можно?
– Герман, ты же сам говорил.
– Так, мужик, не пизди, ничего я не говорил!
Скулы приятно отяжелели, казалось, что губы набухли и вывернулись. В ногах появилась легкость, и руки летали рядом с телом, будто сами по себе. Я осмотрелся, не узнавая комнаты. Герман тоже осмотрел комнату.
– Газет нет? «МК» или «Из рук в руки» хотя бы? Там объявления насчет досуга.
Я искал. Даже заходил в пещеру, блуждал по коридорам, составленным из старых шкафов и шифоньеров.
– Это смешно, Герман! Нет ни клочка. Вот, правда, какая-то строительная газета.
– Не то, тут только про евроремонт объявления… Мне тоже надо ремонт делать. Придется на Тверскую ехать.
– Да ладно, не надо, Герман. Потом как-нибудь.
– Я же органайзер с собой специально взял, – сказал Герман. – А денег нет, придется домой ехать за деньгами.
Мне было так неловко, что у меня мало денег, что я вдобавок ко всему ему еще и должен. Я достал припрятанную бутылку шампанского.
– Новый год же наступил, Герман!
– Да, на горло.
Мы сидели и пили шампанское. Так хорошо было в комнате. Я думал, что он расхотел уже. Иногда в окно задувало, и на секунду был виден вал снежинок у черного стекла. Неужели расхотел?
– А она в очках у тебя в рот брала или нет?
– Кто?
– Ну ты говорил, что Корзунская у тебя брала?
– Не помню, сняла, наверное? Даже я не ожидал от нее, конечно… Ну, что, пойдем?
– Пойдем! – сказал я.
Странная неподвижность столбов, бетонных заборов. Прошли мимо брошенной «Волги». Дул какой-то мягкий, словно бы южный ветер.
– Тепло как! – крикнул я, отворачивая от ветра лицо и отплевывая снежинки.
