Баб Саша с удивительной точностью помнила Серегино детство и с радостью делилась воспоминаниями.
– А помнишь, – они стояли под яблоней, усыпанной мелкими, только завязывающимися плодами, – помнишь, ты на старую яблоню залез, а там сук гнилой. Ты весил-то всего ничего, но он же гнилой, обломился, зараза, – бабушка искренне расстраивалась каждый раз, когда это рассказывала. – Весь о ствол исцарапался, ушибся, – терла его руку, жалостливо смотрела в его глаза. – Пла-акал, маленький мой, – тут она уже улыбалась, гладя его по жестким черным волосам.
– Помню, ба, – Сережка улыбался в ответ.
Ему было лет пять, когда это случилось, но бабушка столько раз в подробностях рассказывала эту историю, что он был почти уверен – помнит.
– А потом вы уже в школе учились, и Лерочка просила тебя устроить дом на дереве, а ты боялся, – баб Саша весело рассмеялась, а Серый помертвел.
Бабушка редко говорила о Лере. Зачем сейчас?
Александра Васильевна взяла его ладони в свои, проникновенно посмотрела в глаза:
– Как она там? – бабушка ждала ответа.
– Хорошо, ба, – Серега слишком резко кивнул. – Все хорошо.
– Не приходит ко мне совсем. Только снится, – вздохнула баб Саша. – Рыженькая, в веснушках, – улыбнулась, собрав морщинки вокруг глаз. – Она такая же? В веснушках?
– Да, ба, – сглотнул комок, вставший поперек горла. – В веснушках.
Она навсегда теперь в веснушках, ба…
– Ты ее не обижай, – очень строго посмотрела на него бабушка. – Она девочка нежная!
Старая учительница знала о чем говорила. Лерочка была у нее перед глазами с первого класса. Сережа к бабушке в класс не попал – был старше, но, конечно, после уроков всегда приходил в бабин «Б». Делал на продленке уроки, возился с первоклашками. Сначала со всеми, а потом с Лерой. Только с Лерой. Маленькая, пугливая, очень нежная. Удивительно, но красивый ребенок из богатой семьи казался неблагополучным. Лера вздрагивала от каждого резкого крика или стука, часто плакала из-за совершенных пустяков, плохо запоминала то, что говорит учитель.
Другие педагоги, критически поглядывая на нее, тихо говорили:
– Может, ее лечить надо?
А бабушка всем неизменно отвечала:
– Там мать лечить надо, а не ребенка.
Она занималась с Лерой индивидуально. На продленке садилась рядом с ней и терпеливо раз, два, а то и три проговаривала все, что проходили в классе. А потом – Сережка. Умный и живой от природы, он сменял бабушку и смотрел, как Лера пишет, подсказывал, как правильно считать, учил читать. А еще, по бабушкиной просьбе, следил, чтобы ее никто в классе не обижал. Если малышня начинала резвиться и шумно играть, уводил Леру в тихий угол или просто держал за руку.
Ко второму классу Лера перестала дергаться, иногда даже смеялась или играла со всеми, а плакала только тогда, когда за ней приходили родители – ребенок очень не хотел идти домой. К счастью, школа была районная, никаких дорог переходить было не надо, и ее достаточно рано стали отпускать одну.
Ну как одну, конечно же, с Сережкой!
Даже если они собирались компанией – а весной и летом такое случалось часто, – он просил мальчишек подождать и забегал за Леркой. Тихая, она молча шла рядом с ними, а пацаны играли по дороге в футбол камушком или пересказывали новый боевик. Удивительно, но никому и в голову не приходило подшутить над Серегой или поддразнить его. Класса до шестого. Тогда он впервые из-за нее подрался.
