– Хорошо, – почти прорычал. – Хотя бы один день. Пятницу, – посмотрел на нее многозначительно, даже с укором. – Ты можешь прогулять одну пятницу в октябре?
– А ты уедешь на выходные? – она широко раскрыла глаза от удивления.
– Уеду, – ему чертовски хотелось провести хотя бы несколько ночей с ней в одной постели. Хотя бы несколько дней не оглядываться, и не отдергивать руку при звуке открывающейся двери.
– Блин, Серый, – она расплылась в улыбке. За все те годы, что она крутилась среди этих ребят, она знала цену освобожденным выходным. – Ну да! Тогда да! Даже, наверное, полчетверга, – закатила глаза, подумала: – Да! У нас в четверг в двенадцать рисунок, а потом методика, с нее я могу слинять.
– Значит, в четверг, с полвторого ты свободна, – он прищурился, считая. – То есть, мы вполне можем улететь часов в шесть, и ужинать уже в Риме.
– А! – она аж подпрыгнула от восторга. – Серый!
– Или в Париже?
– Да! В Париже, – выдохнула, прижимаясь к нему. – Серый, какое ты у меня чудо.
– Это ты чудо! Замечательное, но вредное чудо! – достал смартфон. – Если получится, куплю билеты на эту неделю.
Он листал расписание авиарейсов и думал о том, что к бабушке тогда надо будет заскочить чуть пораньше. И, наверное, уже с сумкой.
***
Зимовать в Москве – маленький подвиг. Серость, ветра, снегодождь, дождеснег, потом за одну ночь сугробы по пояс, а через два дня оттепель. Семь солнечных дней на все пять месяцев зимы, и те с морозом минус тридцать.
Выходить никуда не хотелось, даже с клиентками. В первую очередь с клиентками. Как сохранять представительный вид, когда на улице слякоть и ледяной ветер?
Масло в огонь добавляло то, что Тайка теперь постоянно была занята. Андрей тихо снял ценники с ее картин и объявил их постоянной экспозицией. По крайней мере, до лета.
С самого их возвращения из Парижа они виделись едва ли десять раз. Тяжело было после сказочных золотых дней на берегу Сены возвращаться в тот мир, в котором нельзя ее обнимать на ветру, подсаживать на парапет набережной и впиваться в нее губами. Мир, в котором нельзя зависать в мелкой кафешке у подножья старинного Собора и пить кирш, а вечером – теплый глинтвейн. Мир, в котором надо спать порознь. Мир, в котором надо просыпаться порознь.
Расписание у нее в институте было очень плотным и совершенно дурацким. Если она не оставалась работать с дипломным проектом, то неслась в издательство – что-то спросить или что-то сдавать. Работать удаленно у нее не получалось, она занималась фонами и должна была постоянно быть в контакте с остальной группой иллюстраторов.
Нервничала, часто расстраивалась, злилась сама на себя, а иногда даже на Сережку и на маму, что они ее в это втравили. Но не бросала. Не уходила. Ей очень нравилось погружаться в историю и пробовать передать настроение красками, оттенками.
– Понимаешь, тут он расстроенный, – рассказывала она про какого-то своего персонажа, демонстрируя планшет Сереге, сидящему у нее за спиной. – Тут цвета те же, но чуть более приглушенные. Это та же улица! Те же дома! Те же деревья! Но он их видит по-другому! Ему же грустно…
Серый понимал. Прекрасно понимал. Прижимал ее к своей груди, вдыхал запах ее волос и радовался, что она может быть с ним хотя бы так. Хоть эти скромные часы, пока Леха в зале, а он не на заказах.
На Новый год Тае подарили ноут. Хороший, с мощной видюхой и процессором. Скидывались все трое. Хотя практически двое. Леха материально сейчас был вне игры.
