Она же рванула через серую завесу в прихожую. Там все было в дыму, а в гостиной и кухне уже хозяйничал огонь: бушевал и поглощал все, что было на пути. На окнах были решетки, выход был только один – через входную дверь в подъезд.
Она вернулась в детскую, схватила Игоря и усадила рядом с Ильей на колени Сашке.
– Держи их так крепко, как только можешь. – Взялась за ручки инвалидного кресла и покатила его по длинному коридору.
В прихожей она схватила с вешалки первое, что попалось в руки: ее коричневое пальто – и накрыла им сыновей.
Распахнув входную дверь, она выкатила коляску на площадку. Здесь уже хозяйничал светло-свинцовый, но очень едкий дым, а Алене надо было преодолеть восемь ступенек вниз с коляской и тремя сыновьями.
Она поняла, что не справится сама. Дети вырывались, плакали, задыхались. Сашка не удержит их. Алена рывком отбросила пальто, подхватила близнецов на руки и побежала по ступенькам вниз, на ходу прокричав Сашке:
– Дыши в тряпку, я быстро!
Распахнув дверь на улицу, она поставила детей у подъезда и с криком: «Стойте тут, я привезу брата», побежала за старшим сыном. Дети, дрожа, стояли на снегу в колготках, шортиках и байковых клетчатых рубашках по стойке смирно и ждали маму.
На улице уже стал собираться народ, наблюдая, как красиво полыхает дом, кто-то кричал: «Вызывайте пожарных!»
Алена, кашляя и задыхаясь, прикатила коляску на улицу, посадила близнецов к Сашке, накрыла их своим пальто, отдышалась и только тогда вспомнила, что в квартире горят ее деньги. Она их собирала Сашке на операцию, а сейчас они ей будут нужны, чтобы не умереть с голоду.
– Я быстро! – крикнула она сыну и забежала в подъезд.
Именно в этот момент к горящему дому подъехал автомобиль, из которого пулей вылетели Дима, Давид и их водитель.
Дима сразу увидел мальчика в инвалидном кресле и своих детей, укутанных коричневой тряпкой.
– Мама где?! – закричал Давид.
– Там, – указал на дом Сашка.
По его щекам текли слезы, близнецы испуганно смотрели по сторонам и дрожали.
– В машину их, быстро, – приказал водителю Дима, а сам с Давидом забежал в подъезд.
Прикрывая носы рукавами, они побежали по ступенькам вверх.
Давид знал, где квартира. Он рванул ручку двери, а Алена уже была на пороге. Она уткнулась в Давида, он обнял ее и повел к лестнице. В руках у нее были детские голубые курточки. Дима следовал за ними.
Когда они выбежали из подъезда, она оцепенела: детей на месте не было.
– Они в машине, – успокоил ее Давид. – Давай, давай, идем.
Алена была в тапочках и в домашнем халате. Давид посадил ее на заднее сиденье автомобиля, а сам подошел к другу, который остался на улице и кому-то по телефону давал указания.
Алена обняла детей: мальчики плакали, прижимались к ней, повисли на шее, не выпускали. Она попыталась надеть на них курточки, но поняла, что в салоне тепло, и отложила их в сторону.
Только сейчас к ней пришло понимание случившегося. Хуже этого была только смерть. Она отцепила от себя маленькие ручки, вышла из машины и, как будто в тумане, подошла ближе к дому. Она стояла и как завороженная не отводила глаз от пламени, которое сжигало ее прошлую более-менее устоявшуюся жизнь: да, бедную, можно даже сказать – нищую, но все же она была счастлива здесь. Она впервые чувствовала себя хозяйкой жизни, когда никто не указывает, как быть, что есть, чем заниматься. Да, это была огромная ответственность, и решать ей приходилось сложные проблемы, и работала она не поднимая головы с утра до ночи! Но она была счастлива, как никогда, именно в этой квартире, со своими сыновьями. Она нашла себя и даже не мечтала о чем-то большем, потому что дети ей дали то, чего у нее никогда не было, – любовь! Они любили ее своими детскими чистыми открытыми сердцами, и она ощущала себя самой счастливой на свете!
