– Дальше давай, – приказал Давид.
– Ей досталась квартира. Большая, четыре комнаты, с высокими потолками, на Остоженке. Дом старый, трехэтажный, всего четыре хозяина в подъезде. В этой квартире жила крутая бабулька, ей было за восемьдесят, даже ближе к девяноста. И ваш клиент ей делала массаж. У бабульки была дочь, та вышла замуж, родила сына и погибла вместе с мужем. Жуткая авария. Сын чудом выжил, но стал инвалидом. Бабке внука не дали, старая она слишком для усыновления, да и мальчик тяжелый, поместили его в детдом. Она и упросила вашу Елену усыновить его. Обещала ей эту квартиру взамен – в общем, Елена согласилась.
Дима засмеялся:
– Ну еще бы! Хата на Остоженке – надо быть полной дурой, чтобы отказаться.
– Бабка прописала Елену к себе, они стали готовить документы на усыновление мальчика, а бабуля взяла и померла.
И Дима, и Давид уставились на Кирилла в замешательстве, на какой-то миг потеряв дар речи.
Дима первым пришел в себя и разразился хохотом:
– Я надеюсь, не наша Елена Прекрасная ее прикончила?
– Нет, – замотал головой Кирилл, – бабка от инсульта померла.
– А тот мальчик? – испуганно спросил Давид.
– Его Елена усыновила, сразу же. Он тяжелый, как я уже сказал, в инвалидном кресле. Но она не побоялась, хотя, как вы понимаете, легко могла отказаться: квартира ее, она одна прописана, делай, что хочешь…
– Дальше, – уже с какой-то злобой в голосе произнес Дима.
– А дальше она забеременела от кого-то и родила близнецов. Кто отец – неясно, нужно еще немного времени, чтобы найти эту информацию, потому что она ни с кем не встречалась никогда, мужиков не водила.
– Дата рождения детей есть? – Голос у Димы получился хриплым и низким.
– 1 августа 1990 года. Дети родились чуть недоношенные, но сейчас здоровы, ходят в детсадик, прямо напротив дома. В собственности Елены имеется старый «запорожец». Пока не было детей, она ездила на нем по клиентам, сейчас так же работает массажисткой, но уже принимает только у себя. Мальчик, которого усыновила, с ней.
– Сколько ему сейчас? – с дрожью в голосе поинтересовался Давид.
– Он восьмидесятого года. Тринадцать, получается.
– До сих пор в инвалидной коляске?
– Да, там полная безнадега. Если нужен ее график – только скажите. Но я так понял, что пашет она будь здоров. Свет в окне в четыре утра, ложится поздно. Иногда вывозит подростка на улицу, сама таскает по ступенькам. Еще подрабатывает переводами с английского и немецкого языков. В общем, крутится, как может.
Давид кивнул Кириллу:
– Спасибо, я наберу тебя завтра. Скорей всего, еще кое-что понадобится. Мне надо просто всю эту кашу в одну кучу собрать…
– Всего доброго! – Кирилл слегка наклонил голову в качестве прощания, положил папку на стол и вышел из кабинета.
Давид откинулся на сиденье, руки его дрожали.
Дима тоже чувствовал волнение и какое-то невероятное разочарование. Он встал, накинул пиджак и сказал Давиду:
– Дай мне время. Надо подумать. Я не могу и не хочу сейчас вот так… с бухты-барахты что-то решать.
Давид обреченно вздохнул.
Следующим утром Давид пришел в офис, сделал с десяток важных звонков, дал необходимые указания всей команде, провел летучку, отчитал нерадивых сотрудников и даже успел позавтракать – секретарша принесла ему яичницу с грибами из соседнего ресторана и приготовила кофе.
Дима же появился ближе к обеду, сразу направился к боксерской груше и минут двадцать стучал по ней. Потом подошел к столу друга и сказал:
