А я стараюсь не делать глупости вместе с ним, потому, что хочу, чтобы за мной пришла мама.
Уверен, что моя мама очень красивая, с длинными темными волосами.
– Давай же, Тиган, открывай подарок, – говорит мне Энн.
Передо мной красный сверток. Я люблю красный. Надеюсь, что внутри машинка, так она достанется только мне. Разрываю бумагу. Да! Машинка! Красная, и к тому же такая как та, что сломал Дэйв…
Она блестит и у нее еще совсем чистые черные колеса.
– Тиг! Ты дашь мне с ней поиграть? – спрашивает Бенито.
– Не-а. Она моя!
И я прижимаю ее к себе, чтобы спрятать.
– Бенито, пусть он сам ей поиграет немного, хорошо? – уговаривает его Энн. – Он тебе ее попозже даст, хорошо, Тиган?
– Хорошо. Но только завтра.
– Обещаешь? – спрашивает меня Бенито.
Я киваю, но даже если Энн и говорила мне, что врать нехорошо, то все равно, не дам я ему мою новую машинку.
Весь день с ней сам играю. Она ездит даже быстрее, чем предыдущая!
Я выхожу с ней в коридор, где целыми днями жду свою маму.
Приходит Энтон. Он в гневе.
– Тиган! Что ты здесь делаешь? Я уже целый час тебя везде ищу! – кричит он на меня сверху.
– Я… я жду мою маму…
– Блин, ты что, не понимаешь? Твоя мать бросила тебя на тротуаре, когда тебе было три дня! Она никогда не придет. Ты понимаешь? Ей плевать на тебя! А теперь пошли.
Он схватил меня и толкнул вперед.
– И хватит рыдать. Это жизнь, привыкай.
– Моя машинка! – кричу я.
– Пошевеливайся давай!
* * *
Открыв глаза, я вздрагиваю. Мое дыхание учащается, а по щекам, пока я спал, текли слезы. Со злостью вытираю их. Снова кошмар, и так каждый раз, как только я закрываю глаза, находясь здесь.
Не хочу я больше этого дерьма, оно съедает меня изнутри. От этих воспоминаний меня тошнит, и каждый раз во мне появляется все больше ненависти.
Я резко сажусь и протираю глаза. Дорого бы отдал за ночь без такого вот пробуждения. Если бы я только мог забыть свое детство и все остальное.
Соскакиваю с кровати и выхожу на балкон. Но как только подношу сигарету к губам, картинки в моей голове всплывают вновь. Мои руки трясутся, когда я пытаюсь поднести зажигалку к сигарете. Тогда я закрываю глаза, чтобы не видеть своих рук, и крепко затягиваюсь парами токсичного дыма. Когда он наполняет мои легкие, я сразу ощущаю, как сердце начинает замедлять свой бешеный ритм.
Уже три дня как я живу в этом огромном доме, а видел только эту комнату, ванную и балкон. Я ничего не вижу и не слышу из того, что происходит вокруг. Ну почти. Слышу только, как с кем-то разговаривает эта мерзотная львица и хлопает дверями целый день.
Если я еще и сегодняшний день продержусь, то официально побью свой рекорд: на протяжении нескольких лет три дня пребывания в семье – это мой абсолютный максимум.
Снова думаю о том, что вчера пришло мне в голову: я делаю все это, чтобы избежать тюрьмы, но в конечном итоге все равно заперся в четырех стенах, чтобы ни с кем не сталкиваться. До тошноты ироничная ситуация.
Кто-то стучит в дверь моей комнаты.
Стервозная львица? У меня нет даже времени среагировать, как дверь открывается сама собой, и в проеме появляется сначала поднос со стаканом содовой и двумя сэндвичами, а уж за ним и голова матери.
Так вот кто оставлял мне все это время еду под дверью.
Я выхожу с балкона и встаю перед окном, пока она заходила.
– Я боялась тебя разбудить, – говорит она. – Держи. Ты, должно быть, очень голоден.
Я умирал с голоду, но не сдвинулся с места. Она, улыбаясь, поставила поднос на ночной столик.
