– Мне всё дают. Шинелка выручает! – Отггибает казённый лацкан и демонстративно целует. – Они думают: я в ремеслухе учусь.
– Хорошо устроился, – хмыкает Васька. – А летом?
– А на лето у меня фурага есть. Ты разве не видел?
– А-а, ну да. Из-за неё тебя «мичманом» -то и прозвали?
– Не знаю.
– А говорят, сейчас какие-то с фильтром появились, – говорит Васька, указывая на сигарету.
– Появились. Но за ними ходить далеко, к самой «пожарке». И дорого. На пять копеек дороже.
– На пять копеек! – присвистнул Васька. – Трюльник добавить – и пачка «Байкала».
Валера поиграл в кармане болтавшейся там второй день трёхкопеечной монетой так, как будто у него уже были эти пять копеек.
– Привет, желтор-ротые!
Сквозь кусты, зажав в одной руке кирзовую сумку, а другой придерживая полы телогрейки, вламывается Керя – мужчина неопределённого возраста и занятий. Ребятня сдвигается поплотней, но он, не садясь, нашаривает в сумке стеклянную банку и протягивает Валерию.
– Задень воды, мой юный друг.
Валера направляется в дальний угол сквера, где из торчащей из-под земли трубы постоянно течёт вода. Летом сюда прилетают птицы, заворачивают вольноопределяющиеся кошки, собаки и гонимые жаждой прохожие – кто знает про это место. Зимой посетителей почти что нет, вода течёт одиноко и, должно быть от скуки, развлекаясь, лепит причудливые формы, напоминающие не то сталагмиты, не то колонны в мавританском стиле, не то гигантской толщины манильские канаты. Фигуры эти сохраняются почти до конца лета, в июльскую жару радуя своей прохладной голубизной. Не успевают они растаять, как снова подступают холода, и всё повторяется сначала.
Вернувшись, Валера видит, как Керя вливает в бутылку содержимое двух небольших флаконов тройного одеколона. Затем достаёт из сумки небольшой, серой грубой бумаги, кулёчек и, стараясь не обронить ни крупинки, всыпает сахар. Наконец, всё хорошенько разболтав – так, что кристалликов сквозь бутылочное стекло уже не видно, – доливает, сколько умещается, воды.
– Ну что, орлы! Ликёр «Шартр-рёз»! Прохлаждает летом, согревает в мороз!
В вырезе его видавшей виды тельняшки воробьями бьются две узловатые жилы.
Валерка мотает головой.
– Парфюмерию не пью.
– Пей «фурик», не будь дурик!
Керя выплёскивает из банки остаток воды и наливает молочно-белой пахучей жидкости. Мичман берёт банку и делает большой глоток.
– Ну, как? – интересуется Васька.
– Ништяк. – Вытирает губы рукавом шинели.
Вася отхлёбывает и застывает, раздумывая, проглотить эту гадость или всё-таки выплюнуть. Воспользовавшись этим, Мичман отбирает у него банку и допивает до дна.
– Ну, как там Витя Лось, твой сосед?
– Да как… Я уж тут пацанам рассказывал. Сидит, бухает. Протез ждёт.
– Только протез и заслужил? Э-эх!..
– Может, потом и коляску дадут.
– Даду-ут, – тянет со вздохом Керя. – Мотоциклетную «лягушку».
И, помолчав, добавляет.
– А как мы с ним пацанами в футбол резались! Весь «Локомотив» нас уважал. А дрались с бановскими! Нас двое, а их – десятка полтора. И ничего они с нами не сделали!
– Полтора десятка – и ничего?
– Ага. Они так тусовались по одному, друг другу мешали только. А мы встали спина к спине, и уж как врежем – так врежем! Что он, что я. Друг друга стоили! Тут главное – не бояться. Одного-двух вырубили. А остальные – смотрим – топчутся, а подлезть рахаются. Так и разошлись потихоньку. Ага. Потом подружились. Даже иногда пили вместе. И с тренировки с тех пор в любой час идёшь спокойно: знаешь – ни одна… тебя тут не тронет.
