Рассказ о застолье, о вине вызвал воспоминание о том, как я впервые опьянела. И конечно же, это могло случиться только в Грузии, и, конечно же, отнюдь не во время застолья.
Мне было тогда 19. Отдыхали в Хунци. Август. Нужно было освобождать бочки, хранящиеся в подвале, от молодого годовалого вина, чтобы заполнить их свежим вином нового урожая. Бочки большущие, 300-400-литровые. Вино из них вёдрами выносили наши братья наверх и выливали в квеври – такие же огромные глиняные ёмкости, врытые в землю. Из квеври, как из колодца, это ординарное столовое вино набирают и подают к столу ежедневно. Наливают в пористые глиняные кувшины, в которых оно долго остаётся охлаждённым.
Мы с моей кузиной Нателлой, она старше меня года на 3—4, сидели на низких скамеечках возле бочки и наливали вино через резиновый шланг из бочки в вёдра. Вино в тот раз было белое, лёгкое, как шампанское…
Когда мальчишки задерживались, мы пробовали вино маленькими стаканчиками – очень вкусное! Иногда, скорее, – часто, в шланг попадал воздух, и тогда приходилось вино подсасывать…
Когда бочка почти опустела, парни должны были перевернуть её, чтобы вылить остатки вина. А мы с Дадуней (это домашнее имя Нателлы) должны были встать со своих скамеечек…
Я чувствовала себя превосходно. Но встать не смогла: вернее – попыталась, но, если бы Бичико не подхватил меня, упала бы. Я всё хорошо помню до сих пор: голова, как мне казалось, всё понимала, а тело не слушалось.
Бичико вынес меня из подвала и положил на тахту на веранде. Состояние моё меня забавляло: в глазах двоилось, руки и ноги – будто не мои… Очень скоро я уснула и проспала несколько часов до самого ужина. Но и к ужину не протрезвела. Проснулась от голода и звона посуды. Возмутилась, что сели ужинать без меня; переодеваясь к столу, платье (как поняла позже) надела наизнанку и подошла к столу нетвёрдой походкой (мне рассказали об этом тоже позднее) … От смущения спасало опьянение. В себя пришла только после плотного ужина и крепкого чая…
C Бичико, о котором я упомянула, я общалась гораздо чаще, чем с другими двоюродными братьями и сёстрами. Бичи, сын Тамары-мамиды, был единственным и столь же обожаемым матерью, как Гурам. Но их отношения были иными, потому что и их мам объединяло только одинаковое имя, и сами кузены были совершенно разными.
О Бичико можно было бы написать роман, герой которого – Остап Бендер, граф Монте Кристо и Казанова в одном лице.
Рос Бичи без отца. Его отец, Варлаам Силагава, был репрессирован в тридцатые годы вскоре после рождения сына в 1934 году, и только через много лет – реабилитирован. Не знаю точно, в нашей семье при детях такие вещи не обсуждались, но за годы ссылки отец Бичико то ли обзавёлся другой семьей, то ли просто «завёл» на время другую женщину, чего тётя Тамара ему не простила…
Мамида назвала сына в честь мужа Варлаамом, Бичико – его домашнее имя. Поскольку «Бичико бедный» рос без отца, его баловали не только мать и бабушка, но и все другие родственники со стороны обоих родителей. Даже в школу тётя Тамара отдала сына на пару лет позже, считая, что в 7 лет ребёнок слишком мал, чтобы каждый день вставать так рано.
Закончив школу с золотой медалью, Бичико решил учиться за пределами Грузии (это всегда было престижно, да и чрезмерная опека матери ему к 19 годам явно надоела). Мой папа служил тогда в Харькове, там Бичико и поступил в строительный институт на архитектурное отделение. Папа снял для него и оплачивал комнату в частном доме у хорошей хозяйки (мы тогда вчетвером размещались в одной комнате в коммунальной квартире). Конечно же, Бичико очень часто бывал у нас.
