Дополняла увиденное Оссендовским высокая офицерская фуражка с серебряной эмблемой мертвой головы над скрещенными костями.
– Барон! Неужели Вы. С того света по мою душу? – слабо воскликнул старый поляк и едва не лишился чувств от волнения.
Почти месяц прошел с того дня, как Фердинанд Оссендовский остался один в, снятом им еще до войны, особняке.
Видно, что-то случилось с приходящей домработницей, и теперь ему – жалкому, парализованному старику только и оставалось, что дожидаться здесь, в похожей на могильный склеп, спальне конца своей бренной жизни.
И это видение в его замутненном сознании разбудило целую волну переживаний:
– Барон, Вас же красные расстреляли? Я точно слышал! – прошамкал он беззубым ртом.
Однако, Оссендовский не всегда был таким старым, больным и беспомощным. Более того, сам барон Унгерн, познакомившись с ним на охоте во время первой мировой войны, пригласил с собой:
– Получил новое назначение у Керенского – ехать в Забайкалье для формирования добровольных частей. Двинули со мною, пан!
– Служить Алексашке? – усмехнулся тогда ясновельможный доктор Оссендовский. – А мак же мои географические исследования?
– Вот их-то как раз и добавится, – расхохотался Роман Федорович. – Сибирь – это такая бескрайняя страна, скажу я Вам, что там скучать не придется.
Всю августовскую ночь, забыв про утиную тягу на озерном плесе, Унгерн тогда с увлечением рассказывал о том, как еще до войны немало прошагал по стране, добираясь до Петербурга.
Причем, практически лишь с одним ружьем, да сворой охотничьих собак.
Тем скитаниям был весомый повод, если судить из того, что поведал барон своему собеседнику:
– Интриганы способствовали тому, что меня уволили из моего Нерчинского полка, потому хотел в дороге развеяться.
Лицо тогда худое лицо озарилось добротой, вислые усы раздвинулись в улыбке:
– И, понимаете, приключение было почище самого Майн Рида.
Убедил тогда отставной есаул легкого на подъем поляка на совместное путешествие.
Тем же последним летним месяцем они отправились в путь, действительно, оказавшийся не таким уж утомительным.
Благо, что и третий попутчик выдался под стать обоим – общительный хоть за карточной игрой, хоть за питейным столом атаман Семенов.
Почти на четыре года затянулось то путешествие. В течении которых был Оссендовский вроде порученца у барона Удгернга, постоянно менявшего свои должности – от эмиссара временного правительства, до командующего колчаковским тылом в Забайкалье.
Когда же адмирала разбили, то, после эвакуации японцев, с теми же ушел в Китай из их теплой компании – Григорий Михайлович – общий друг по приятному времяпровождению – атаман Семенов.
Не остался «ждать с моря погоды» и Штернберг.
Тоже повел барон свою конно-азиатскую дивизию за кордон, но – в другом направлении.
Отправился в монгольские степи.
И вновь случились уговоры:
– Будешь, Фердинанд, лично знаком с ихними обычаями. А я уж тебе такое сафари устрою, что пальчики оближешь, – балагурил Роман Федорович, качаясь в седле, бок о бок со своим польским другом.
Что и говорить – знал барон, как свои пять пальцев, азиатскую Хутухту – некогда земли за семью печатями.
Еще в войну с китайцами воевал здесь до того отменно, что его – командующего всей монгольской конницей назвали за храбрость «сыном неба».
И теперь вот совершает новый вояж, только сам теперь постаревший, с четырьмя ранениями на Мировой войне, да с золотым оружием, да с орденом Георгия на генеральском френче.
