– У нас, алтайцев, свои обычаи и поводы, неведомые вам, – спокойно ответил Бронтой.
– Брось куражиться, вражий сын! Не видишь, что за тобой пришли?! – взвизгнул своим низким фальцетом Близнюк.
Бронтой поднялся, молча опрокинул в себя налитый стакан и, выйдя из-за стола, подошел к Беридзе. Некоторое время оба смотрели друг на друга молча: один – с деланной улыбкой, другой – с крепко сжатыми губами, скрывавшими бушующую в душе ярость.
– Ну вот и встретились, – сладко пропел Беридзе, жмурясь от фальшивого удовольствия и скаля свои золотые зубы.
– Что стало с моим отцом? – наконец разлепил свои сжатые губы Бронтой.
– О-о! Он уже там! – подняв указательный палец, ответил Беридзе.
– Не понял?! – надвигаясь на него, воскликнул Бронтой, не обращая внимания, что двое чекистов встали возле него.
– По приговору советской власти твой отец Аржан расстрелян как враг народа и пособник мирового империализма, – отчеканил металлическим голосом комиссар.
– Сам ты враг нашего народа, безродная тварь, – задыхаясь от душившей его ярости, выпалил Бронтой, сжимая кулаки.
– Ах вот как ты гаваришь, контра! Пристрелю тэбя, как твою сабаку, – выкрикнул Беридзе, хватаясь за кобуру.
Но выхватить наган не успел, пудовый кулак Бронтоя, нацеленный на оскаленную золотую пасть чекиста, свалил того на пол. И в этот момент разящий удар по затылку обрушился сзади на Бронтоя. Он упал ничком, потерял сознание, а его, лежащего в крови без движения, еще долго били и топтали сапогами все трое чекистов. Наконец Близнюк, не выдержав этого безумного истязания, остановил их.
– Не тратьте своих драгоценных сил, товарищи – он уже давно готов.
– Ладно, – шепелявя, сказал Беридзе, утирая свой окровавленный рот. – Похоже, что сдох – и не помог ему его амулет, – усмехнулся Беридзе и еще раз пнул ногой неподвижное тело.
– Еще адным врагом савэтской власти стало меньше, – он смачно выматерился, а затем, оглядев сидевших за столом друзей, злобно выкрикнул: – Убирайтесь к вашей алтайской матери! И молчите – иначе вам хана.
– Товарищ Беридзе, – обратился к нему председатель сельсовета, – у меня есть надобность занять этот лучший в селе дом под сельсовет. Не возражаете?
– Нэ вазражаю! Действуй на свое усмотрение, товарищ Близнюк. Ты здесь хозяин, и мы тэбэ верим пока, – ответил Беридзе и в сопровождении своих сподручных вышел из горницы, брезгливо обойдя лежавшее на полу тело. Близнюк задержался и, обведя грозным взглядом своих круглых и сизых, как у сыча, глаз, сидевших в оцепенении друзей, вымолвил:
– Ну что, пьянчуги, свои зенки вылупили? Поди, наложили в штаны со страху? Теперь слухай меня: сперва уберите трупы хозяина и его собаки. Вашего дружка схороните тайно этой ночью. О том, что случилось, ни гугу – ни своим бабам, ни прочим людям. А кто ежели спросит, сказывайте, что дружка вашего увезли энкавэдэшники как врага народа. А дом этот очистите от всего, что в нем есть, – чтобы духа от старого мира в нем не осталось. Все сделать к завтрашнему утру. Приду самолично, с проверкой. Таперича ваша судьба в ваших руках, как говорится.
Свою яркую речь председатель сельсовета щедро сдабривал отборным матом, очевидно, считал, что он наиболее доступен для понимания этим диким алтайцам. Отдав приказ, товарищ Близнюк одернул свой китель и с видом хорошо исполненного долга поспешил вслед за чекистами.
Ромиро и Ак-Билек, выйдя из охватившего их шокового состояния, сразу же кинулись к лежащему в луже крови Бронтою и осмотрели его. Из затылка, рассеченного рукояткой нагана, сочилась кровь. Ак-Билек разорвал на себе белую рубаху и заткнул рану. Бронтой не шевелился, не подавал признаков жизни.
