Официально его назначение будет лишь через три дня. От того Артур прозябал дома, пытался что-то починить или же обновить. И в попытке разбавить скуку, по несколько раз ездил в магазины. То продуктовые, то в строительные.
За эти пять лет ничего не изменилось, от того это было странно. Будто эти пять лет ему приснились. А после пробуждения он вновь ездит по одним и тем же маршрутам, живет в тех же стенах, и видит те же самые лица.
Соседи, казалось, не удивились его присутствию. Доброжелательно, с налетом любопытства, улыбались.
Артур пару раз улыбнулся в ответ, холодной, не доходящей до глаз улыбкой, от которой у людей бежали мурашки по спине и волоски, в предчувствии опасности, в животном инстинкте, становились дыбом.
Между строк, в недоговорённостях или же в случайно брошенных фразах Артур слышал – до его приезда к Хелен часто захаживали соседи. Она была дружелюбной и улыбчивой. Очаровательная мать-одиночка с улыбчивым и милым мальчишкой.
Они иногда приходили к ней вечерами, приносили печенье, пироги и запеканки. Делились новыми сплетнями или же спрашивали у неё о делах.
Но с приездом Артура ещё не один сосед не пришел с любопытными вопросами. Хотя мужчина мог ощутить их интерес и нетерпение. Они хотели узнать у Хелен подробности. Разузнать вместе ли они теперь или же, может быть, её бывший муж здесь проездом. А она, по доброте душевной, пустила его.
Но из-за присутствия Артура не решались прийти. Он прекрасно знал – соседи его не любят. Ещё до того, как он сказал хотя бы слово, в его неулыбчивости находили злобу.
Впрочем, Артура это устраивало. У него не было желания поощрять и тешить интерес соседей к его личной жизни.
Но сейчас он бы лучше сделал это, чем сидел бы на неудобной, корявой и старой трибуне, под яркими лучами солнца. Глаза закрывали темные солнцезащитные очки, но он все равно немного щурился. Ощущал, как его белая футболка прилипла к взмокшей коже спины и груди.
А кожа рук немного пекла, казалось, обжариваясь без масла. Даже его массивные часы на правом запястье ощущались раскалёнными.
И осознание, что матч будет, по меньшей мере, длиться с несколько часов, его лишь ещё более угнетало. Он уже допустил мысль встать и уйти. Спрятаться в каком-то кафе с включенным кондиционером.
Но объяснять Хелен от чего его не было унизительно. Она посчитает, что он ушел не из-за раздражающей жары и шума гормональных подростков, от которых вонь тянулась шлейфов, едва ли не на десяток метров. Хелен будет уверена, что он ушел из-за трусости, что ему не хватило смелости попытаться наладить отношения с Оливером. И он сбежал, как дворовой пес, поджав хвост.
И сколько бы он не объяснял ей – не поверит. В её мировоззрении, в её вселенной, простой и сосредоточенной на семье, не существует такого, чтобы родитель ушел с матча ребенка из-за раздражающей погоды или же шума.
Думала, что терпеть такие неудобства – жертва, которую должен приносить каждый родитель.
Артур не горел желанием приносить какие-то жертвы, чтобы быть хорошим отцом. Больше ценил собственный комфорт.
Тренер принялся что-то воодушевленно говорить команде, ударяя ребром ладони по раскрытой другой ладони. Парни воодушевленно вскидывали кулаки, что-то выкрикивая. Они чем-то неуловимо напоминали Артуру стаю обезьян, от чего мужчина, с долей презрения, поморщился. На носу появились складки, а верхняя губа приподнялась.
