Тайна кратера - страница 10

Дальнейший разговор был прекращен, так как теперь Совит поднялся со своего трона и, спустившись, обнял капитана Френча со всеми знаками приветствия.

– Надеюсь, придворные дамы переняли этот стиль приветствия, – заметил Прайс удивительно звучным шепотом.

Капитан оглянулся и нахмурился, а Вэнс, шагнув вперед в тот же момент, произнес:

– Совит Карфагена, мы отдаем себя в ваши руки как гости.

На спокойном лице собеседника промелькнуло выражение сильного удивления. Затем, с усилием взяв себя в руки, он ответил:

– Юноша, ты говоришь слова, которые могут многое значить, ибо ты назвал имя, которое, по преданию, носила родина моей расы.

Глаза Вэнса сияли триумфом, когда он передавал свои слова и ответ группе изумленных офицеров. Затем он снова повернулся к Совиту.

– Моему народу, – сказал он, – многое известно. Нетрудно было догадаться о происхождении людей, управляющих этим островом, который вы называете Карана.

Властитель, который теперь вновь обрел все свое достоинство, склонился в знак согласия с объяснением.

– Пусть твои люди войдут в мой дом, – сказал он, – и они получат такое гостеприимство, какое только мы можем предложить.

Сказав так, он провел их внутрь, под портик, через широкий коридор и вывел на открытую площадку, ровно вымощенную, с фонтанами по четырем углам. Здесь стояло множество столов с восточным изобилием фруктов и других яств, а женщины темной расы были заняты тем, что лили из больших мехов густой сиропообразный напиток, который они смешивали с водой и разливали в металлические кубки, расставленные вдоль столов. Для размещения гостей были поставлены длинные скамьи, и офицеры и матросы не спешили приступать к этому необычному пиршеству, первые сидели отдельно возле кушетки, на которой в самом дальнем конце двора возлежала Совит. Многие столы занимали священники и вельможи. Все люди пьют на одном языке, и под согревающим влиянием спиртного, скорее сладкого, тяжелого сердечного напитка, чем вина или спирта, языки развязались, сдержанность была в какой-то степени отброшена, и люди с Сокола вскоре стали дружелюбны со своими хозяевами, по крайней мере, с каранийскими вельможами.

Вокруг двора со всех сторон располагались галереи с маленькими занавесками, развевающимися между стройными столбами, за которыми, очевидно, наблюдали за празднеством дамы из дома государя. Темные глаза с любопытством заглядывали то тут, то там между занавесками, и то и дело до ушей пирующих внизу доносилась приятная волна приглушенного смеха. Взгляды тоже время от времени устремлялись вверх, но, очевидно, эти красавицы предпочитали или были вынуждены быть осторожными в проявлении своих чар.

Вдруг Вэнс крепко сжал руку доктора Дешона. Последний вздрогнул.

– В чем дело? – спросил он.

Лейтенант не ответил. Он пристально смотрел на галерею прямо над кушеткой Совита, и хирург, проследив за взглядом своего друга, был поражен так, что все вокруг потеряло смысл.

Между двумя занавесями, которые раздвигали маленькие, как у ребенка, тонкие женские руки, они увидели лицо такой красоты, что ни один мужчина не смог бы увидев его отвести взгляд. Нежный оттенок чайной розы, более яркий румянец там, где кровь приливала к щекам, длинные восточные глаза, которые, казалось, черпали свой свет из какого-то фонтана жидкого огня далеко позади них, широкий низкий лоб, покрытый массой волос, черных как ночь, и губы, за которые Габриэль мог бы присоединиться к сонму сатаны, – неудивительно, что Вэнс и Дешон могли только сидеть и смотреть, потеряв дар речи. Но в этом лице было нечто большее, чем просто черты. В глазах застыло выражение неописуемой печали, а рот, казалось, вот-вот произнесет мольбу. Это смутно напомнило Дешону лицо Совита, но у женщины, да еще красивой, оно вызывало совсем другие чувства и, казалось, взывало ко всем рыцарским порывам, какие только могли существовать в мужской натуре.