Действительно, через пару минут, запыхавшись, прибежали два сотрудника с папками под грифом, потом женщина, затем генерал с кожаным портфелем.
…Ромашов вышел через полтора часа; не удивился тому, что Костенко ждал его, кивнул:
– Пошли ко мне. Отвечу, что помню.
Костенко достал фоторобот, показал Ромашову:
– Этого человека не встречали?
– Нет, – ответил Ромашов.
– Твердо?
– Абсолютно.
– Фамилии следователей Федоровой запамятовали?
– Один умер. Либачев, сдается мне. А Бакаренко, по-моему, жив, работал в ВОХРе Академии наук, но вроде бы оттуда погнали – спивается.
– Их сажали?
– Не помню. Кажется, из партии исключили.
– Звания и пенсии оставили?
– Сняли. А почему вас так интересует этот? – Ромашов кивнул на фото.
– А потому, что он сидел вместе с Ястребом… А Зою Федорову мучили садисты… И работал этот человек на руднике Саблага, где добывали тот металл, из которого сделаны шило и отвертка… Что собой представлял Бакаренко?
– Говно. После ареста Берии развалился до задницы, руки тряслись, плакал…
– Тогда он боялся, что посадят, теперь-то страх прошел…
– Почему вы у Назаряна сказали, что у вас нет фото?
– Потому, что не знал о вашем участии в работе по Федоровой.
– Вот моя карточка, – сказал Ромашов, протянув Костенко визитку. – Давайте я допишу домашний телефон. Звоните, если чем могу быть полезен. От Назаряна ответ получите завтра. Металл действительно с рудников Саблага. Этого, однако, в назаряновском заключении не будет. Если встретитесь с Бакаренко, я дам вам заявление старого большевика Савушкина – на этом он дрогнет.
…На Петровку, после того как Костенко нашел домашний адрес Бакаренко, эксперты позвонили с квартиры Люды: ножичек для разрезания страниц книг сделан из такого же металла, что и шило с отверткой.
Ну, Хрен, теперь держись, подумал Костенко, теперь я на тебя кандалы надену, сука! Тогда от вышки ушел, сейчас не открутишься, курвин сын…
С таким настроением он и пошел к заместителю начальника МУРа:
– Разрешите войти внештатному консультанту, товарищ подполковник?
Заместитель начальника в свое время стажировался у Костенко; прилюдно величал Мастером; сейчас, не поднимая глаз от бумаг, разложенных на столе, сухо ответил:
– Да, пожалуйста… Присаживайтесь, я закончу работу, а потом побеседуем.
– Ты потом доработаешь свои вшивые бумаги, – с холодной яростью ответил Костенко. – А сначала поговоришь со мной, ясно?
Подполковник медленно поднял голову – круглую, с приплющенными ушами боксера и свернутым носом; глаза у него были страдальческие, растерянные, бегающие.
– Я завизировал бумагу, что ты руководишь работой как главный научный консультант. Мастер. С правом на проведение оперативных мероприятий… А меня вызвали на ковер, и я с боем отстоял для тебя титул внештатного консультанта…
– Кто на меня попер?
– Не отвечу. Хоть казни…
– Причина?
– Ты с Мишаней Ястребом дружил?
– Если не будет кощунством соединить такие понятия, как «дружил» и «профилактировал», я дам тебе положительный ответ.
– Ты знал, что он купил завскладом той типографии, где печатают самые дорогие ротапринтные издания?
– Нет.
– Но ты знал, что он ими торгует из-под полы?
– Догадывался.
Подполковник достал листок бумаги:
– Это нашли у Ястреба при повторном обыске: «Костенко – в подарок – набор ротапринта».
– Ты знаешь, что я его два раза сажал на скамью подсудимых?
– Да. Но при этом просил прокурора не вертеть ему на полную катушку.
