Любомудров слушал Он хорошо знал протодьякона, чьим именем был подписан донос, и не представлял себе, чтобы тот мог написать такое Либо у него брали показания под пытками, либо следователь сам сочинил это, а протодьякону дал подписать.
– Я отрицаю все это, – сказал он. – Ничего подобного не было, я этого не говорил.
– Еще пишут, что вы хранили и распространяли религиозную литературу А религиозная литература по своему содержанию является заведомо антисоветской и контрреволюционной.
– Ничего, кроме Священного Писания, я у себя не хранил Антисоветскую литературу не распространял.
– Вы знаете, что́ вам грозит за контрреволюционную деятельность? – следователь повысил голос. – Я напомню вам статью 58 Уголовного кодекса РСФСР, пункт десятый: «Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений, а равно распространение или изготовление или хранение литературы того же содержания, влекут за собой – лишение свободы на срок не ниже шести месяцев Те же действия с использованием религиозных или национальных предрассудков масс влекут за собой…»
Он достал папиросу и закурил.
Священник молчал.
– «…меры социальной защиты, указанные в статье 58, пункт второй, настоящего Кодекса», – продолжил следователь. – Вы понимаете, о каких мерах идет речь?
– Нет.
– «Расстрел с допущением, при смягчающих обстоятельствах, понижения до лишения свободы на срок не ниже трех лет». Слышали? Расстрел. Вы в своей контрреволюционной пропаганде использовали религиозные предрассудки масс, поэтому вам грозит высшая мера социальной защиты.
Следователь сделал несколько затяжек.
Священник продолжал молчать.
Следователь поднял глаза:
– Всего этого вы можете избежать, если чистосердечно признаетесь в антисоветской деятельности, раскаетесь в ней и раскроете имена сообщников.
Но священник все отрицал и никакие имена не называл. Он с самого начала избрал для себя такую линию защиты. Помогло чтение «Процесса антисоветского троцкистского центра». Сколько себя ни оговаривай, все равно расстреляют. Да и не дело священнослужителю оговаривать себя, выдавать других.
Убедившись, что священник не готов ни в чем признаваться, следователь неожиданно изменил тактику допроса. Он отложил в сторону бумаги и спросил доверительным тоном:
– Вы заметили, что у нас к вам особое отношение?
– Нет.
– А жаль. Могли бы сидеть с уголовниками и рецидивистами. А мы вам отдельную камеру выделили. И это при том, что тюрьма переполнена.
Очевидно, ожидалось, что допрашиваемый поблагодарит за заботу. Но он молчал. Ждал, что будет дальше.
А дальше следователь предложил Любомудрову снять с себя сан и отречься от веры в обмен на освобождение и трудоустройство на льготных условиях:
– Уже несколько бывших попов осознали пагубность религиозных предрассудков и их несовместимость с социалистическим строем. Стали честными советскими гражданами и трудятся на производстве. Никто не ставит им в вину прежнюю контрреволюционную деятельность.
– Я контрреволюционной деятельностью не занимался. А от священного сана и от православной веры не отрекусь, – отвечал Любомудров.
* * *
До вчерашнего дня ему все еще казалось, что допросы без свидетелей носят подготовительный характер, а основной допрос состоится в зале суда. Но вчера следователь – тот, что постарше – зачитал ему обвинительное заключение:
