Муж постоянно жалуется, что я приношу домой несчастье, но никогда не говорит такого о заработанных мною деньгах. Если мы спорим, он может бросить невзначай, что от меня несет мертвечиной. Однако это не мешает ему стягивать с меня трусики.
Когда он внутри меня, мое тело напрягается. К счастью, процесс длится недолго, каких-то пару минут, так что я просто закрываю глаза и остаюсь неподвижной, пока все не закончится. Он не знает, ощущаю я боль или нет, потому что никогда не спрашивает меня об этом, а я никогда ничего не говорю.
Для него это как… Если честно, я даже не знаю, что он при этом чувствует.
Мне все равно.
Я работаю плакальщицей уже около десяти лет. Не назвала бы это своим осознанным выбором, но лучшей работы для меня тогда не нашлось. И я была вынуждена этим заняться, поскольку мы с мужем оба остались без средств к существованию.
В деревне у большинства людей моего возраста нет работы. Они проводят много времени на полях, выделенных деревенским комитетом, выращивая рис, лук, сладкую кукурузу, картофель и батат. Раньше и у нас с мужем было несколько участков, но комитет конфисковал их из-за того, что мы не обрабатывали землю должным образом. С тех пор мы с мужем стали одними из немногих жителей деревни, которым приходилось покупать рис и муку. Жаль, что нельзя повернуть время вспять. Теперь бы я без раздумий выполняла всю тяжелую работу в поле.
Молодых людей в деревне почти не осталось, так как здесь для них нет никаких перспектив. Кому захочется жить в вонючем месте? Все уезжали в города учиться или работать, в том числе моя собственная дочь. Самые амбициозные молодые люди уезжали за границу.
Как только молодые семьи обзаводились детьми, они отправляли их жить к бабушкам и дедушкам, чтобы сэкономить. Если же молодые супруги зарабатывали хорошие деньги, они уговаривали родителей переезжать к ним в город, чтобы те заботились об их домашнем хозяйстве. Но такое случалось редко. В городах трудно выживать – если только кому-то не удавалось сколотить приличное состояние, что для большинства было почти недостижимым. На протяжении долгих лет лишь двум или трем бабушкам из нашей деревни посчастливилось уехать за границу присматривать за внуками, и каждый раз это вызывало у односельчан откровенную зависть.
Я родилась в этой деревне. Она называется Синихэцунь, то есть «Деревня у западной грязной реки». Грязи в деревне действительно предостаточно, а вот реки нет. Как-то раз я спросила маму с папой, была ли здесь раньше река. Они ответили, что нет. Тогда я поинтересовалась, почему слово «река» присутствует в названии деревни. Они сказали, что никто не знает почему, да и не все ли равно, как называется деревня? Но мне-то было не все равно! Всякий раз, когда люди спрашивают, откуда я приехала, мне становится неловко. Мне неприятна сама мысль о том, что люди смеются над таким неподходящим для деревни названием.
Недалеко от нашей деревни возвышаются две горы: одна называется Южная, а другая – Северная. Это совершенно бесполезные горы. Когда-то давно на Южной горе люди хоронили умерших родственников, но теперь она для этого не используется. По идее, деревенский комитет выделил для мамы с папой участки для захоронения на горе, но в наше время все предпочитают покупать места на кладбище. Рядом стоит Северная гора. На ней нет ничего, кроме нескольких камней, кучки жалких деревьев и огромного количества сорняков. Как и большинство жителей нашей деревни, я никогда не бывала в горах.
