– Восхитительно, – она прижмурилась от деланного наслаждения. – Пища богов.
В свои сорок восемь мамуля по-прежнему красотка хоть куда, а ее фигуре позавидует любая молодуха. Счастье, что фигурой я в нее. По дому мамуля непринужденно ходит в вышитых трусиках и лифчике. Это единственная работа, которую она довела до конца: на одной чашечке вышит зимний пейзаж, на другой – летний, а трусики изукрашены золотыми кленовыми листьями. С первого взгляда и не скажешь, что на мамуле нижнее белье.
– Ты подыскала себе мужа? – осведомилась она, прикончив ломтик.
Старшие Бернстайны убеждены, что я каждый божий день слоняюсь по пляжам и кафе в надежде подцепить богатого парня из туристов. Знали бы они, чем я занимаюсь на деле…
– Унылый вид юной красавицы – свидетельство, что достойный кандидат не обнаружен, – изрек папа Леня. – Ищи, душа моя, ищи. Смир-рна! – гаркнул он на бедолагу Рики, и ошарашенный мангуст взвился и встал столбиком.
– Вольно, – вздохнула я и побрела вон из гостиной.
На лестнице мне повстречался Валька с пакетом сухого печенья в руке: он прыгал вниз через ступеньку и был наряжен в одни только плавки. Страсть к наготе – у Бернстайнов семейное. По-моему, это порнография: белые плавки с желтым солнцем на передке, однако Валюха уверяет, будто они пошиты из японского флага.
– Слыхала?! – начал он возмущенно. – Опять кормят папайей и отвратными хлопьями!
– Ненавижу, – согласилась я с младшим братом. – Игорь не звонил?
Если Валентин снял трубку и поговорил с Игорем, он мог и не передать это остальным, с него станется.
В ответ Валька обидно расхохотался.
– Игореха – не дурак, чтобы жрать мерзкую зелень и хлопья. Он свалил от вас навсегда!
Ну и шуточки у моего стукнутого о воду братишки.
– Ты – урод, – пробурчала я, поднимаясь по лестнице.
Это вранье, конечно. Валька сногсшибательно хорош собой. Когда после прыжка он из ревущей, пенистой воды вылезает на скалы – бронзовый от загара, сплошные мускулы, отцовский императорский профиль – туристки яростно ему аплодируют, я свидетель.
– Печенья хочешь? – спросил он снизу.
– Ешь сам. А то не выплывешь, – отозвалась я – и прикусила язычок. Не накаркать бы…
Где же Игорь? Я походила из угла в угол в своей комнате, побродила вокруг дома – среди розового, красного, фиолетового неистовства цветущих бугенвиллей, покачалась в мамулином гамаке. Над крышей соседского дома виднелся снежный конус вулкана, увенчанный лимонной полосой выброшенной серы, словно Нурриальба поверх снежной мантии надел королевскую корону. Над короной курился желтовато-белый дымок, таял в синем небе. Нурриальба – беспокойный сосед, он то и дело погромыхивает и плюется серой и пеплом. Согласно легенде, вулкан – повелитель Гвантигуа и трясет остров в наказание за проделки его жителей.
Поплатится ли кто-нибудь за то, что приключилось с Игорем? Я подскочила в гамаке. Довольно прохлаждаться, ни минуты больше не потеряю! Я побежала переодеться для поездки в центр.
В гараже стояло единственное в семье транспортное средство. На Гвантигуа такие каракатицы зовутся громким именем скутер, а на деле – велосипед с маломощным моторчиком. На нем можно ездить, экологично крутя педали, а можно с треском мчаться, распространяя бензиновую вонь. Я выбираю вонь: позапрошлой ночью Игорь прокрался к соседскому «форду» и через трубочку отлил бензин в две банки с завинчивающимися крышками. Сейчас эти банки стояли в его спальне под кроватью; на этикетке был изображен салат из овощей.
