– Прекрасная работа! – повторил старший писец. – Сейчас я велю Мустафе соединить твои листы с остальными, а потом ты отнесешь готовую книгу Азам-паше. Пусть он увидит тебя, пусть достойно наградит за работу!
– Благодарю тебя, учитель! – Хасан скромно, как подобает дервишу, склонился перед старшим писцом.
– Во имя Аллаха, милостивого, милосердного!
Старший писец сложил его листы, вышел из кельи, напоследок задержался и проговорил:
– Хорошая работа, но все же впредь работай в общей комнате, вместе с другими мастерами! Такой порядок издавна заведен в текиях нашего ордена!
Едва дверь кельи затворилась за старшим писцом, Хасан открыл шкатулку и достал из нее старый пергамент. Положил его на стол, разгладил…
Чернила поблекли от времени, но линии были по-прежнему прекрасны – видно было, что перед ним работа великого каллиграфа.
Хасан попытался разобрать изящные, как соловьиная трель, буквы…
Это не была арабская вязь, которой пользовались дервиши их текии и все добрые мусульмане, обитающие во владениях султана, да продлит Аллах дни его жизни. Это были буквы латинского алфавита, каким пользуются жители Дубровника и Италии.
К счастью, Хасан знал этот язык, и он смог прочитать латинские буквы, и они сложились в слова, столь прекрасные, что у него захватило дух. Казалось, что сам Аллах, милостивый и милосердный, сложил эти слова в волшебном, неповторимом порядке. В этих словах было все – и печаль о безвозвратно прошедшем или несбывшемся, и радость от красоты и совершенства мира, сотворенного Аллахом, милостивым и милосердным, и сожаление о кратковременности и тленности этой красоты, этого совершенства…
Если вам понравилась книга, поддержите автора, купив полную версию по ссылке ниже.
Продолжить чтение
