Тайна Ведьминой Рощи - страница 23

Она с укором посмотрела на Яромира и снова обернулась к матери.

– Да плетите вы венки и наряды готовьте. И веселиться вам никто не возбраняет. Да только ты-то в «русалки» не ходи! – в сердцах уже воскликнула мать.

Удивлённая таким тоном, какого никогда от матери не слыхала, Злата растерянно опустила руки, но всё же упрямо наклонив голову, проговорила:

– Не пойду я супротив общего выбора… А вы, маменька, – кинулась она к матери, – не страшитесь понапрасну – всё хорошо будет. Вот увидите. Весёлая да счастливая прибегу я завтра после гулянья ввечеру домой с подружками нахороводившись, да с парнями набегавшись.

Она нежно обняла мать и в глаза ласково заглянула – не помогло: на упрямые слова дочери та отстранилась от неё и только огорчённо головой покачала… обессиленно опустилась на лавку у печи и голову на руки опустила, а потом, тихо так, и печально, точно про себя произнесла:

– Так же и отрада сердцу моему – соколик ясный Веденеюшка, тятенька твой, говаривал, когда собрался за тем Перуновым Цветком в ночь на Ивана Купалу. «Нешто может со мной что худое приключиться, когда ты, душа моя, любишь меня». Вот как сказал он мне напоследок… и ушёл. И больше его никто не видал.

Мать приложила край передника к глазам своим и зашлась в тихом плаче.

Яромир продолжал стоять у двери, растерянный, а Злата, до того присевшая на скамейку под окном, вскочила и подбежала к матери. Первый раз с тех пор, как пропал отец, маменька об нём вслух сказала. Видно, не спроста она, и в самом деле, так встревожилась. Но сама Злата никакой тревоги не чувствовала, а напротив, не могла дождаться вечера, чтобы с молодёжью деревенской погулять и повеселиться на проводах «русалки» из деревни.

Обняла она мать за плечи и давай к ней ластиться.

– Ну, будет, будет, маменька! Печалиться вам не о чем, – ласкала она мать, – вот и Яромир мой, свет, рядом же со мной. И в обряде, и после него, не даст никакому худу случиться!

И так радостно и светло улыбалась Злата, так нежно обнимала за плечи и к плечу её льнула, что хоть и не отлегло от сердца материнского, но высохли слёзы печальные, и улыбнулась она своей Злате:

– Будь по-твоему, Златушка. Раз и Яромир рядом с тобой будет, как есть – нечего мне печалиться. Ваше дело молодое, когда и погуляете, как не в такие праздники! Замужней станешь – забудешь игрища, не до того будет.

Яромир тоже больше не мог противиться словам и смеху Златы. А и правда ведь – последний праздник девичий у неё. Пусть порезвится с подружками.

И не стал он больше перечить своей Златушке ненаглядной, только улыбнулся в ответ на её улыбку…

И стоял сейчас Яромир у избы невесты своей, голову повесив, и тяжко корил себя в случившемся: вот теперь так всё и случилося, как сердце материнское и его любящее сердце чувствовало. И кого винить теперь, кого наказывать, как не самих себя, что не остановили Злату, на уговоры её купилися… Да что толку кориться? Что произошло, того не поправить. …Да только как жить теперь ему, как быть теперь ему без лебёдушки своей, Златушки?

Постоял так постоял он у избы, не смея войти в неё, и пошёл куда глаза глядят. Шёл он, не ведая, куда идёт, и сжигали его сердце терзания. Всё не мило было Яромиру, всё сразу опостылело. Одна мысль только жгла его, одно желание теребило душу: найти свою ненаглядную. И даже если придётся пропасть, ищучи, то и пусть! А без неё не жить ему на этом свете, да и на том свете покоя больше не знать! Потому ноги сами несли парня за околицу, к тому самому брёвнышку, что стало свидетелем беседы той ихней, так ничем для Яромира и закончившейся… Подошёл Яромир к брёвнышку, опустился на него и осмотрелся вокруг – куда идти, где искать Злату?.. А вокруг всё дышало миром и покоем, солнышко то и дело скрывалось за почти прозрачными облачками, и оттого лёгкие, зыбкие тени пробегали по травам и цветам луговым. То и дело жужжали коротенькими крылышками упитанные шмели, пролетавшие по своим делам, а рядом с брёвнышком и по всему лугу на цветах трудились тихие пчёлы, собирая для ульев своих нектар и пыльцу.