Жестяной чайник, как и полагается истинному предмету поклонения, стал изменять наш быт, превратившись в очаг, возле которого собираются любители истории и домашнего уюта. Постепенно мы обзавелись фарфоровыми чашками и настоящим чайный листом, который мы правдами и неправдами доставали на фитозаводе – коллеги изредка делились бракованными листьями, не прошедшими контроль качества. На этих самых посиделках мы узнали, что настоящий чай бывает только свежезаваренным. Оказалось, что сами фитозиисты, такое название приклеилось к работникам фитозавода, собственный готовый продукт не употребляют, а заваривают чай, но при этом им приходится довольствоваться стандартным кипятком из стандартного крана. Поэтому они нам отчаянно завидовали из-за свежего кипятка – такой чайник, как у нас, большинство современников могут потрогать одним пальчиком, да и то только в музее старины.
Впрочем, чайная традиция – дело вкуса. Большинству современников непонятны наши усилия, затраченные всего лишь на напиток, который бежит из крана любого автомата: и сладкий, и несладкий, и горячий, и холодный. Когда у меня нет времени, я просто нажимаю кнопку в автомате и пью чай, но я не люблю чайные стаканчики, которые принято съедать по мере выпивания чая.
И какие бы стаканчики мне не предлагали – с мятным вкусом, с лимонным, мелиссовым – я все равно их терпеть не могу и стараюсь выбросить всякий раз в утилизатор, когда никто не видит.
Чайная церемония с настоящими чашками – это совершенно другое измерение времени и совершенно иная реальность.
Но сейчас мне даже чаю не хотелось. Стоя под струей душа, я не слишком-то торопилась, несмотря на обещание: мне хотелось побыть одной. В своей лаборатории мы уставали от бесконечных гостей, и обычно чайные приемы назначались на вечер, но сегодняшний случай, как видно, выбил ученых из колеи. Обсохнув под струей теплого воздуха и одевшись, я почувствовала, что теперь можно вернуться в родные пенаты – действительно хотелось есть.
Едва легкие двери нашей лаборатории разошлись в разные стороны, как ощутимый аромат чая поплыл навстречу. Еще в холле, стилизованном под берег моря, слышались задорные голоса – перебивая искусственный прибой, несколько наших юных гостей спорили на «модную» змеиную тему.
– О чем ты говоришь? – возмущался Серж Корн, обращаясь к Федоровичу. – Ученые опасались регресса. К тому же человек должен был привыкнуть к мысли, что он теперь еще более царь природы, чем раньше.
– Ты пойми, синтезаторная твоя голова, – поддержал его Саша Малютин, – для большинства людей факт уничтожения змей был просто фантастическим. Почему его так долго замалчивали? Когда появились первые сообщения, что на Земле сделан новый виток по улучшению жизни, сама новость перестала быть сенсацией.
Кому они объясняют прописные истины? Добро бы это были девчонки Кэт и Нина, а то – себе! Вот чудаки! Неужели это проявление страха перед неизвестным предметом, найденным на дорожке нашего сада?
Отключив искусственный прибой, который сейчас совершенно никому не был нужен, я обогнула бассейн с другой стороны и прошла в свою комнатку, расположенную в углу лаборатории. Там я переоделась в летний сарафан, при этом не слишком торопясь – мне эти гордые слова о торжестве науки не говорили ровным счетом ничего. Молодежь – пусть натешатся, скоро надоест. Тем не менее, когда я появилась в поле зрения ученых, спор еще не был окончен.
