“Клад”, – сразу подумал я. О кладах часто писали в приключенческих книжках, захватывавших настолько, что проглатывал их за день, если меня не отвлекали от чтения. А потом долго размышлял, как бы сам поступил на месте героя, если оказался в подобной ситуации.
То таинственное окошко гипнотизировало. За ним ничего не просматривалось. Там всегда было темно. В одном месте стекло было разбито, а часть его – кем-то вынута. Мне так хотелось заглянуть туда. Я рассказал обо всем моей маленькой подружке, и с того момента мы оба постоянно пытались рассмотреть, что же там – за стеклом.
Однажды я попытался спуститься в приямок, но он оказался для меня слишком глубоким – повиснув на руках и не ощутив ногами дна, понял, что не смогу выбраться оттуда. А потом мы с Людочкой нашли кирпичи и стали осторожно сбрасывать их в приямок. Вскоре снова решился спуститься. Людочка, лежа на земле у приямка, подсказывала, куда мне пододвинуться, чтобы ноги попали на кирпичи. Спустившись, сложил из них удобную площадку. С площадки уже легко вылез из приямка.
А потом удалось спустить на площадку Людочку. И вскоре мы вдвоем попытались рассмотреть подвал через отверстие в стекле. Нет, это тоже оказалось невозможным. Преодолевая страх, попробовал просунуть руку в подвал, но рука ни до чего не доставала.
Потом эта игра надоела. Мы нашли большой фанерный щит, которым почти полностью перекрыли приямок. И он надолго превратился в нашу с Людочкой игровую комнату. На площадке из тех же кирпичей соорудил некое подобие лестницы так, что Людочка могла свободно попадать сюда без моей помощи. Людочке здесь очень понравилось.
– Давай играть в дочки-матери, – тут же предложила она.
– Ты знаешь эту игру?
– Знаю, девочки меня научили, когда еще жила не здесь. Но они большие, и я была у них дочкой. А так ты будешь папой, а я мамой, – предложила Людочка. Я уже знал эту игру и согласился.
– А кто будет нашими детками? У тебя есть куколки? – спросил ее.
– Нет. У меня никаких игрушек нет. Давай сделаем деток из кирпичей, – предложила Людочка.
– Нет. Так не годится. Жди меня здесь. Я сейчас, – сказал ей и побежал домой. Я взял несколько человеческих головок из дерева, которые мне когда-то подарили немцы, еще немного какой-то детской дребедени и вернулся в нашу игрушечную комнатку. Людочка сидела в самом углу приямка и, дрожа от страха, смотрела на зарешеченное окошко.
– Людочка, ты боишься? – удивился я, сел рядом и обнял девочку, чтобы "оградить ее от житейских напастей", как говорила мама, успокаивая нас, малышей.
– С тобой не боюсь, а одна боюсь. Вдруг оттуда кто-то вылезет? – доверчиво прижалась ко мне подружка.
– Не бойся, не вылезет. Там решетка. Это теперь наша комнатка. А вот и наши детки, – выгрузил из небольшого мешочка все, что принес с собой.
Людочка вскочила и запрыгала от радости. Из того, что принес, она быстро соорудила несколько куколок, и мы стали играть с ней в эту совсем неинтересную для мальчиков игру. Но я все равно играл, потому что с Людочкой мог играть во что угодно, и мне не было скучно.
С той самой игры мы с Людочкой “понарошку” стали папой и мамой. И чем дольше я видел ее в роли мамы наших игрушечных деток, тем больше мне хотелось играть с ней в эту игру.
У меня никогда не было никакого интереса, когда играл в такую же игру с Любочкой – моей первой подружкой. Не было ничего подобного и позже, когда в эти игры влились другие девочки: если "папой" выбирали меня, "мамой" становилась только Людочка. Иначе мы не играли.
