Дверь без стука распахнулась:
– Доктор, там больному хуже стало, – позвал санитар. С порога слышалась сивуха.
– Иду, иду, – Пеев поднялся. – Извините, должен вас покинуть.
– Я вас провожу. Только два вопроса. Тот доктор, в клинике которого вы проводили эксперимент, кто он и где он?
– Клиника перед вами, сейчас это госпиталь для раненых. До революции она принадлежала доктору Вандальскому, Петру Николаевичу. Сразу в феврале он написал дарственную на клинику на мое имя – не знаю, имела ли она тогда законную силу, сейчас-то, очевидно, нет. А сам отправился в Финляндию, откуда намеревался перебраться в Швецию, а после окончания войны – в Германию. Ему, специалисту по челюстно-лицевой хирургии, война заготовила работы на многие годы вперед. Вестей от него не имею.
– Доктор, поживее, – нетерпеливо позвал санитар.
– Вот, видите. Страна победившего пролетариата.
– Ну, от санитара-то я вас, пожалуй, избавлю, – ответил Арехин. – Ну-ка, милейший, извольте подойти поближе.
– Это ты мне говоришь, что ли? – с удивлением спросил санитар.
– А разве здесь есть еще кто-то?
– Коли нужен, сам и подходи. Теперь не прежние времена, когда буржуйские вши нами помыкали.
– Ах, подойти. Ну, хорошо, подойду, – Арехин неторопливо приблизился к санитару. Сашка и глазом моргнуть не успел, как санитар согнулся пополам.
– Йййй – тоненько застонал санитар. Тоненько и тихо.
– Ты, дружок, верно сказал, теперь не старое время. Чикаться с тобой некогда и некому. Фамилия?
Санитар пытался ответить, но, кроме судорожного писка, ничего не выходило.
– Зачем вы так? – спросил Пеев.
– Надо, Христофор Теодорович, надо. Вы идите к больному, действительно, вдруг медлить нельзя, а я с санитаром немножко побеседую. Идите, – сказал он тихо, но вышло, что не подчиниться нельзя.
Пеев только вздохнул, бочком проходя мимо согнутого санитара.
– Итак, повторяю – но только один раз. Фамилия?
– И… Иванов, – с трудом выговорил санитар.
– Иван Петрович, Курской губернии, Щигровского уезда, Каменской волости, деревня Лыково?
– Так точно.
– Что ж ты, Иван Петрович, воруешь? И у кого, у своего брата-пролетария?
– Ни… Никак нет…
– Нет? Не верю. Ну-ка, братец, вставай.
С трудом, но санитар стал во фронт.
– Ну-ка, левый карман выверни, быстро!
– Я… – но, взглянув на Арехина, зачастил: – Это я больным нес, да позабыл…
– Ты выворачивай, выворачивай. Нет, не так, дай-ка, я тебе помогу.
Карман у санитара оказался хитрый: ко дну его был пришит узкий, но длинный мешочек, набитый бинтами, коробочками, пузырьками.
– По законам революционного времени за кражу медикаментов, предназначенных для солдат-красноармейцев… – деревянным, казенным голосом начал Арехин
– Пощадите, – рухнул на колени санитар, – пощадите, Александр Александрович, заставьте век Богу молиться за вас.
– Признал? – усмехнулся Арехин.
– Признал, ваше высокоблагородие.
– И ждешь, что – пощажу?
Санитар не ответил, только всхлипнул.
– Ладно, иди. Я подумаю, – махнул рукой Арехин.
Санитар поднялся и, сгорбленный, на полусогнутых ногах, вышел за дверь.
Сашка молчал, дивился.
– Вот так, Александр. Мир тесен, а натура человека неизменна. Кто до революции крал, тот и сейчас крадет, если возможность видит. Ну, ладно, больше нам здесь делать нечего. Держи, – он дал Сашке коробочку со склянками.
– А… А зачем они?
– Вещественные доказательства.
