Это название было достаточно неприятным, хорошо звучало фонетически и, главное, оно было серьёзным. Таким, с которым мы можем идти всю жизнь, и никто не скажет, что у группы детское название.
К тому же, оно имело и скрытый смысл. После того, как в Европе миновала чума, наступила эпоха Ренессанса, новый виток в развитии культуры, без которого мы не имели бы всех тех легендарных произведений искусства, выставленных в музеях по всему миру.
А мы – Ренессанс XXI века. Дети той чумы, которой была охвачена музыкальная индустрия, и именно мы дадим начало новой эпохе Возрождения. Мы выведем альтернативную музыку на новый уровень, тысячи групп станут нашими подражателями, миллионы поклонников будут боготворить нас.
Так мы думали, будучи детьми. Об этом мечтают все подростки, создавшие группу, и очень многие разочаровываются. Но не мы.
Да, мы не боги, но у нас в нашем тесном коллективе присутствует то единство душ и умов, которому могут позавидовать очень многие наши коллеги. Children of Pestilence – настоящие.
Мы друзья не только когда включена камера, но и тогда, когда нас никто не видит.
У нас огромная армия поклонников, которые были с нами все эти годы, с нашей первой песни, первого альбома, первого сингла, первой награды. И к ней постоянно примыкает все больше и больше людей. Число подписчиков в Твиттере и просмотров на Ютубе растет, а с ними растут и наши гонорары.
Стоп. Если все так хорошо, почему я сижу на наркотиках? Я должен быть счастлив, что вокруг меня друзья, что моя работа приносит мне удовольствие, что я имею возможность путешествовать, видеть мир, знакомиться с новыми людьми, черпать вдохновение из всевозможных источников. Упиваться им. Но я несчастлив.
Несчастлив от того, что поднимаясь на сцену, я вижу в зале сотни пустых глаз, которые смотрят на меня, слушают нашу музыку, но не слышат наше послание. В опросах, которые мы проводим на Фейсбуке, песни о несчастной любви опережают песни о настоящих человеческих ценностях. Девушки пишут мне в социальных сетях о том, что хотят заняться со мной сексом. Это тешит моё мужское самолюбие, но не удовлетворяет ораторскую жажду быть услышанным и понятым.
У меня красивое лицо, красивое тело, и с годами я научился правильно использовать их. Но я хочу, чтобы люди ценили меня не только за внешнюю оболочку.
Я прихожу домой, смотрю на висящие на стенах платиновые диски и думаю, Children of Pestilence получили их потому, что наша музыка несет в себе какой-то смысл или потому, что их фронтмен красавчик? Мне никогда не узнать истину, и меня это мучает.
Я не питаю иллюзий, что вся планета единогласно признает наши идеи, но наши фанаты – вот люди, от которых мы в первую очередь ждем понимания. И когда они его нам не дают, это обижает.
Однажды Children of Pestilence играли на открытой площадке в Балтиморе. Народа было немного, по сравнению с тем чудом, которое нам довелось видеть будучи хэдлайнерами Рединга, но толпа собралась приличная.
Дымовые пушки работали на полную мощность, и я стоял, окутанный клубами дыма, в свете прожекторов и, должно быть, походил на Мессию. Люди хором пели наши песни. Иногда я замолкал, давая им возможность солировать, и этот нестройный хор слышали все в округе.
Небо потихоньку меняло свой цвет. Когда мы вышли на сцену, оно было светло-голубым, потом закат окрасил его в красно-жёлтые тона, а к концу шоу над нами простиралась уже тёмно-синяя бездна. Нам оставалось отыграть последние три композиции, попрощаться с публикой и покинуть сцену. Было невероятно жарко, и я страстно желал лишь одного – как можно скорее оказаться в своём гостиничном номере под холодным душем.
