– Мне хорошо. Я отлично вижу правым, а ко второму акту и левый наверняка отойдет.
– Родни, ей плохо, – сказала Филидда, срываясь на визг. – Она может от шока забыть текст. А вдруг она споткнется или еще что-нибудь?
– Вот тогда и будешь играть, – сказала я. – Я справлюсь. Знаешь, как я ждала этой роли. Сделай-ка мне повязку на глаз.
Поняв, что за кулисами меня не удержать, Филидда, ворча, принялась за дело. Я думала, повязка будет незаметной и ее прикроют египетские косы, но когда подняли занавес, на сцену в премьерном спектакле вышла Клеопатра с большой нашлепкой из пластыря на весь глаз. Но по крайней мере она отвлекала от бородавок.
Я старалась не думать о том, что выгляжу, как после десяти раундов с Франком Бруно[6]. На самом деле резь в глазу помогла мне собраться и удачно продемонстрировать ярость в нужных местах. Конечно, не все шло гладко. Антоний чуть не погиб раньше срока, когда с софита сорвался один из тяжелых прожекторов и грохнулся прямо ему под ноги – в разгар беседы с Цезарем. Между актами выяснилось, что Хармиана подозревает Антония в шашнях с первокурсницей, и бедняга стал так зажиматься, что публике было в пору задуматься, как его вообще угораздило заинтересоваться женщинами.
Несколько раз я слышала, как в зале охают и гудят, и надеялась, что это реакция на мою игру, а не на повязку или бородавку, которая свалилась с носа на ноги Хармиане, когда она коленопреклоненно внимала моему плачу по Антонию. Во время короткого перерыва за кулисами Филидда швырнула мне бородавку с таким отвращением, словно она была настоящей.
– Из-за нее я запорола свои лучшие реплики, – проворчала она.
– Больше не буду ее приклеивать, – ответила я.
– Нет, так надо. Для достоверности. Только теперь на щеку.
– А не покажется странной такая блуждающая бородавка?
– Я гример, мне виднее.
– А по-моему, она тебе идет, – сказал Грег, незадачливый Филиддин Антоний. – Физические недостатки зачастую придают девушкам особую прелесть.
– Ты так думаешь? – спросила я.
– Конечно нет, – отрезала Филидда.
– У нас есть деньги скинуться на ужин? – спросил Грег, чтобы сменить тему.
– Нет. Вообще-то вы все должны мне по три фунта за заказ места сбора.
– Что? – спросил Грег. – Уверен, Лоуренсу Оливье никто такого не говорил.
– Уверена, что Лоуренс Оливье не забывал текст, выпендриваясь перед девицей в первом ряду, – оборвала его Филидда.
– Какой девицей в первом ряду? – наивно спросил Грег.
– Прекрасно знаешь, о ком я. Такая, с грудью торчком.
– Что? – изумился Грег.
– Либо ей было приятно тебя видеть, либо в зале было холодно. Неужели ей не на что купить лифчик?
– Здесь действительно очень холодно, – попыталась я спасти Грега. – Мои груди тоже торчали как два наперстка.
Роковая ошибка. Грег немедленно уставился на мою грудь. Филидда метнула убийственный взгляд на мой единственный целый глаз.
– Как ты позволил ей прийти сегодня сюда, в день моей премьеры, – продолжила она, отворачивая Грега от моей груди. – Как я могу погрузиться в прекрасный текст Шекспира, когда эта сидит в первом ряду и напоминает мне о том, чем ты занимался, пока я сдавала экзамены.
– По-моему, пора давать звонок к началу второго акта, – вспомнила я. Мне надоело слушать их перепалку, и вообще я хотела еще успеть в индийский ресторан на вафли с далом. Во время спора я еще раз глянула в зал в поисках кого-нибудь из знакомых. Никого. Я должна была радоваться, что они не увидят меня в гриме с этими бородавками и всем прочим, но почему-то не обрадовалась. Они действительно не пришли. Почему я так расстроилась?
