– Ну что, перекурили? Может перейдем к делу?
Дохлый вздрогнув, взглянул на Николая.
– Не гони. Видишь, я на измене.
Поднявшись с плиты, огляделся.
– Послушай, Матерый! Тебе сколько осталось чалиться?
– Три месяца.
– Счастливый ты. Три месяца пролетят, не заметишь.
– Да… – многозначительно протянул Николай. – Шесть лет прошло, как я здесь. Теперь жду не дождусь, когда ворота откроются.
– А потом куда?
– В Москву. Куда еще. Там меня братва дожидается.
– В Москву, говоришь? – Дохлый усмехнулся.
Матерый перехватил взгляд.
– Слышь! Давай договоримся, или ты открываешься, или я потопал.
– Ладно, не психуй. Ты думаешь, я к тебе просто так подъехал? Нет, Матерый, я ведь к тебе со всем уважением. На зоне все говорят, что ты зэк правильный, вот я и решил, дай, думаю, Матерому все расскажу.
Дохлый переведя дух, еще раз теперь уже более внимательно посмотрел на Николая.
– Только прежде, чем я рот открою, ты мне слово дать должен, что всё сделаешь как надо. Я, конечно, понимаю, что всякие там клятвы – пустое, но все-таки, Матерый, я тебя очень прошу, пообещай, что исполнишь мою просьбу. Поверь, мне это необходимо. Мне после этого сдохнуть будет легче.
– Ладно, ладно, обещаю. Сделаю все, как скажешь. Только интересно получается, не знаю, о чём базар пойдёт, а клятву уже дал.
Николай только сейчас начал осознавать, как всё-таки важны для Дохлого эти минуты. Как много отдано сил, чтобы решиться поведать что-то очень важное, по сути, совсем незнакомому человеку.
– Ты знаешь, за что я лямку тяну? – Дохлый пальцами затушил еще горящую сигарету и, скатав ее в плотный шарик, щелчком отбросил далеко в сторону.
– Вроде как вы фирму какую-то нагрели, валюты прилично взяли. Знаю еще, что три мертвяка в этом деле плавают, а мусорам бабки куклой вернулись.
– Да, – многозначительно кивнул Дохлый. – Почта зэковская работает исправно. А менты не поверили мне, что в сейфе кукла была, и мы, как последние лохи, на неё попались. А следак, падла слюнявая…
Дохлый вдруг почувствовал, что еще секунда, и его начнёт рвать приступ кашля. Выждав момент, он продолжил свой рассказ.
– Знаешь, есть такие людишки, маленькие, жирные как свиньи, с крысиными глазками? Вот следователь был именно такой. Сядет напротив и лысину волосами жирными прикрывает. Веришь – нет, мне до сих нор рожа его потная по ночам снится. Будь моя воля, задушил бы суку собственными руками. Так вот, сидит мразь эта за столом, вентилятор на харю направит и тащится, паскуда, как будто ему по самые гланды засадили. Ты, говорит, Дохлый, бабки-то верни, а мы тебе срок по половинке скосим. Все равно ведь сдохнешь. А так тройку лет на больничке проваляешься, глядишь, на свободу выйдешь. Как говорится, с чистой совестью. Изгалялся, как мог. Намучился, бедный, аж худеть начал.
Это ведь по его указанию меня дубаки сначала били нещадно, потом уговаривали да подсадных то и дело в камеру подсаживали. В общем, обработка шла по полной программе.
А однажды знаешь что удумал? Дело было прошлой зимой. Посадили в машину и повезли в неизвестном направлении, а перед этим мешок из-под картошки на голову напялили. Едем, значит, а мусора между собой базар ведут. Как только, говорят, с дороги свернем, вытащим, и пусть бежит, а потом пристрелим как собаку, при попытке к бегству. Но я-то не дурак и не первоходок какой-нибудь, с ходу смякитил, что спектакль для меня разыгрывается, вроде как запугать хотят. Думают, что я сейчас от страха обосрусь и тут же всё им и выложу. Не тут-то было. Как только машина остановилась, с меня мешок стянули, наручники сняли и говорят – беги. Я стою перед ними, и, веришь – нет, хохот разбирает, да такой, что удержаться не могу. Может, на нервной почве было, но, поверь, ржал я тогда от души.
