– Благодарю вас, дядюшка, но давайте вернемся к Грейстоуну. Я вынуждена настаивать…
– Успокойся, не стоит так волноваться. Как я уже сказал, Грейстоун будет тебе надежным мужем. Он прочен как скала, умен и богат. Чего ж еще можно желать?
– Ну как вы не понимаете!..
– Ты просто не привыкла к этой мысли и воспринимаешь случившееся чересчур эмоционально. Представители нортумберлендской ветви нашего семейства всегда отличались излишней чувствительностью.
Августа в полном отчаянии уставилась на дядю, а потом, выбежав из библиотеки, разразилась слезами.
Позднее, вечером того же дня, Августа все еще пребывала в отчаянии, поэтому на очередной прием собиралась с мрачным видом, хотя уже не плакала и даже с гордостью отметила про себя, что вполне успокоилась и рвется в бой, не желая больше предаваться горестным эмоциям.
Клодия, с кротким состраданием наблюдавшая за хмурым лицом Августы, поднялась, с природным изяществом налила две чашки чаю и с ободряющей улыбкой подала одну кузине:
– Успокойся, Августа. Все будет хорошо.
– Как, черт побери, все может быть хорошо, если совершена такая ужасная ошибка? Господи, Клодия, неужели и ты не понимаешь? Случилась беда! Дядя Томас так обрадовался, что сразу, не подумав, разослал объявления в газеты, и завтра утром мы с Грейстоуном прочтем о нашей официальной помолвке. И у него уже не будет возможности с честью выпутаться из этой истории.
– Я понимаю.
– И ты сидишь здесь и преспокойно разливаешь чай, будто ничего не произошло? – Августа со стуком поставила чашку на стол и, вскочив, вихрем пронеслась по комнате, потом начала мерить ее шагами, глядя в пол и сурово сдвинув темные брови.
Впервые Августа даже не заметила, какое на ней платье. Она была настолько поглощена случившимся, что оказалась не в состоянии сосредоточиться на таком, обычно чрезвычайно приятном, занятии, как выбор туалета. Ее горничная Бетси сама выбрала для нее розовое вечернее платье с весьма смелым вырезом, по краю которого были нашиты крошечные розочки из атласа, подобрала к платью и подходящие атласные туфельки, и длинные, до локтя, перчатки и уложила густые темно-каштановые волосы госпожи в высокую греческую прическу, которая, к несчастью, изрядно растрепалась, пока Августа металась по комнате.
– Я все же не пойму, из-за чего ты, собственно, так разволновалась, – пробормотала Клодия. – По-моему, Грейстоун тебе нравился, а в последнее время все больше и больше.
– Ну, знаешь, это уж слишком!
– Хорошо, Августа, успокойся, только вот даже папа заметил, что ты неравнодушна к графу, и на днях что-то говорил по этому поводу.
– Я всего лишь попросила у него одно из недавних исследований Грейстоуна, посвященное этим замшелым римлянам. Вряд ли такой интерес можно назвать признаком сердечного расположения.
– Что ж, но как бы там ни было, я ничуть не удивлена, что папа сразу принял предложение Грейстоуна на твой счет. Он полагал, что ты обрадуешься, что было бы неудивительно: согласись, прекрасная партия для тебя, Августа! С твоей стороны глупо это отрицать.
Девушка перестала метаться по комнате и посмотрела на кузину в полном недоумении:
– Ты что, не понимаешь? Произошла ошибка! Грейстоун никогда в жизни не стал бы просить моей руки, проживи он хоть миллион лет! Он считает, что я настоящая сорвиголова, никуда не годная невоспитанная девчонка, которая вечно балансирует на грани какого-нибудь кошмарного скандала. Я никак не гожусь на роль графини, с его точки зрения, и, надо признать, он совершенно прав.
