Ему понравилась ее скромность; впрочем, по правде говоря, ему нравилось в Анастасии все. Они двинулись вдоль набережной; через несколько шагов девушка спохватилась, что хотела купить иголки, но забыла. Михаил и его спутница по мосту перебрались на другой берег и между отелями «Европа» и «Франция» отыскали магазинчик, торгующий разными мелочами. Анастасия объявила, что сама объяснится с хозяйкой, и заговорила на немецком, правда, то и дело сбиваясь на французский. Михаил время от времени вставлял уточняющие фразы. Ему пришло в голову, что он с удовольствием провел бы в этой лавочке сколько угодно, лишь бы рядом была мадемуазель Назарьева – и вновь пожалел, что он малоизвестный литератор без имени, без состояния, из разночинцев, и ему все дается с таким трудом. Наконец Анастасия выбрала иголки, расплатилась, и они вышли на улицу.
– О чем вы думаете? – не удержалась девушка, видя его мрачное лицо.
– Я?
Михаилу не хотелось признаваться. Он поглядел в конец улицы и заметил:
– Мне показалось, я увидел знакомого… господина Тихменёва. Но теперь я понимаю, что обознался.
– Он писатель?
– Редактор. Впрочем, статьи он тоже пишет.
– А вы сейчас что-нибудь сочиняете?
– Пока – нет.
– Скажите, Михаил Петрович, а как это происходит? – замирая от любопытства, спросила Анастасия. – Я имею в виду… ну вот, например, вы выдумываете героев или берете их из жизни?
– Что-то выдумываю, что-то беру из жизни, – ответил Михаил уклончиво. Он не любил разговоров о сочинительстве, потому что считал, что, в принципе, невозможно объяснить, откуда берутся герои, сюжеты и миры, которые хочется подарить другим.
Мимо них пролетел щегольской экипаж, мелькнул розовый шелк платья, красивое женское лицо, обрамленное черными локонами, – но, на вкус Михаила, накрашенное сверх всякой меры. Рядом с дамой в розовом сидел, развалившись и глядя в сторону, человек, которого писатель сразу же узнал. Анастасия проводила экипаж глазами.
– Это ведь был тот самый… игрок? – спросила она почему-то шепотом.
– Да, господин Осоргин, – ответил Михаил.
– А дама?
– Она не дама, – довольно резко промолвил писатель и сразу же пожалел об этом. – Думаю, нам пора возвращаться к вашему отцу.
– Он еще читает, – ответила Анастасия с явным неудовольствием. – Мы только напрасно его потревожим. Как вы думаете, сколько стоит ее платье?
Пока Михаил собирался с мыслями, его спутница продолжала:
– Наверное, дорого. Думаю, оно парижское. Здесь все так красиво одеваются! Дамы в казино такие элегантные! Я ужасно хотела бы иметь хоть один наряд, как у них… Но маман и слышать ничего не хочет. Она не одобряет… как она выражается, пустые траты. Ходит в своем ужасном чепце, в перешитом темно-зеленом платье и не видит, как над ней все смеются…
Анастасия продолжала изливать душу, а Михаил слушал ее со все возрастающим изумлением. Он чувствовал, что для девушки то, о чем она говорила, – больное место и, пожалуй, повод для драмы, но не мог отказаться от ощущения, что она преувеличивает. Он бросил взгляд на ее наряд: ну да, простенькое платье, коричневое, практичное, оборки по минимуму, и никаких тебе шлейфов. Но он был мужчиной и совершенно не понимал, как можно всерьез страдать из-за таких пустяков.
– Мне кажется, только недалекие люди судят по одежде, – довольно неловко заметил он. – Вам не стоит обращать на них внимания.
– Но ведь нет ничего плохого в том, чтобы быть хорошо одетой, – наивно ответила Анастасия. – У меня душа в пятки уходит, когда я думаю, что госпожа Меркулова увидит меня… такой.
