Мы не говорим тут о тех кораблях, которые бурей могло отнести далеко от побережья. Их экипажи теряли ориентацию в пространстве и им ничего не оставалось, как лечь в дрейф. Теоретически такие суда могли достигать побережья другого материка. Но чтобы при этом на борту остался кто-то живой, корабль должен был быть предусмотрительно снабжён огромным запасом пресной воды. Кроме того, трудно было ожидать от таких случайных гостей знакомства с большинством культурных достижений своей родины. А теория дальних миграций предполагает такое знакомство. Наверное, прав Хейердал, когда говорит, что речь должна идти не о случайных кораблях, заброшенных через океан бурей или попутным ветром, а о тщательно подготовленных экспедициях колонистов, почему-либо сбившихся с пути. А может, даже не о сбившихся, а, как Колумб, теоретически представлявших, куда идти?
По-видимому, перед мореплавателями доколумбовых эпох действительно стояло не больше психологических преград странствию через открытый океан, чем перед испанскими конкистадорами. Наоборот, убеждение в том, что Земля плоская, позволяло чувствовать себя уверенно: плыть килем кверху и ходить вверх тормашками не придётся! Гораздо больше проблем могло возникнуть в другом – при контакте с людьми по ту сторону океана. То, как древние решали эти проблемы, имело более важное значение для культурного развития человечества, чем любые их представления о геометрической форме нашей планеты.
Мирное сотрудничество и насилие в отношениях между народами идут бок о бок, и было бы неверно абсолютизировать роль того или другого в истории человечества. Но очень интересно понять, как могли развиваться контакты между расами и цивилизациями в далёком прошлом. Ведь, подобно снегу, который грекам гомеровского времени представлялся разным по природе в зависимости от места, для древних не существовало понятия «человечество» вообще, в целом. Недаром в языках многих народов мира (в том числе наших марийцев, мордвы, удмуртов, манси и др.) слово «человек» (вар. «мужчина») тождественно самоназванию народа. Это означает, что все прочие народы автоматически как бы выключались из понятия «люди».
Конрад Лоренц пишет по этому вопросу: «Первые настоящие люди, каких мы знаем из доисторических эпох, … вели себя почти также, как некоторые ещё и сегодня живущие племена, например, папуасы Центральной Новой Гвинеи. У них каждое из крошечных селений находится в постоянном состоянии войны с соседями, в отношениях взаимной умеренной охоты за головами. “Умеренность” … состоит в том, что… лишь при оказии, случайно встретив на границе своей области какую-нибудь старуху или пару детей, “зовут с собой” их головы». Это предполагает, что внутри каждой такой группы, находящейся в состоянии перманентной смертельной вражды со всеми остальными, царит всеобщее братство, чуть ли не идиллия по нынешним меркам: «Все мужчины неизбежно должны стать побратимами; они – друзья в самом настоящем смысле слова, каждый не раз спасал другому жизнь. И хотя между ними возможно какое-то соперничество, … оно неизбежно отходит на задний план перед постоянной необходимостью вместе защищаться от враждебных соседей».
Означает ли это, что любой чужак, если только не может защитить себя, обречён на уничтожение? Если бы так, то никакой проблемы взаимодействия культур не существовало. Когда пришельцев мало или они хуже вооружены, то туземцы истребляют их. Когда пришельцев много или они лучше вооружены, то они истребляют, изгоняют или порабощают туземцев и занимают их территорию. По правде, факты такого рода тоже известны из истории. Однако они, в чистом виде, скорее, исключение из правил, нежели общее правило.
