Медленно, придерживая ретивого коня, направился к себе, на Солянку. Почему-то в голову пришли слова Писания: «Приспело время страдания, подобает вам неослабно страдати!» Усмехнулся, вслух произнес:
– Нет, рано мне венец терновый на главу примерять!
Любовь к Василисе, словно острая заноза, вошла в сердце. И вынуть эту занозу Иван был не в силах. Но обстоятельства вынуждали его к этому. Тяжело вздохнул, твердо решил: «Обаче, делать нечего! Завтра пораньше пошлю к Никите Мелентьеву нарочного. Пусть предупредит, что после поздней обедни к нему в гости пожалую! Господи, спаси и помилуй, не оставь меня в моем предприятии!»
Рванул ветер, зашумел в верхушках деревьев. И словно грозное предзнаменование, полнеба осветилось фиолетовою молнией, страшно грохнуло, и уже через минуту-другую началась поздняя осенняя гроза.
Над рекой Неглинной волокся сырой туман. Нудный дождь сбивал листья с берез и осин. В Рождественском монастыре отошла обедня. Прихожане, зябко кутаясь, спешили к родным очагам.
В доме стремянного Мелентьева, стоявшем на высоком берегу, по соседству с монастырем, было просторно, тепло, богато. Стены обиты узорчатым штофом, широкие лавки застланы, на полы мягкие ковры брошены. Вдоль стен – скрыни и сундуки, добром всяким набитые. Дубовый стол с резными ножками умелой рукой изографа расписан благостными картинами из Нового Завета.
И вот во дворе злобно зарычали, загремели тяжелыми цепями громадные псы. В предупредительно распахнутые ворота верхом въехал сокольничий Иван. С необычайной ловкостью соскочил с расшитого разноцветными шелками седла, бросил поводья конюшенному и стремительно взбежал по заскрипевшим ступеням крыльца.
В сенях два поджидавших холопа бросились снимать с сокольничего одежды. Другие торопливо зажигали в трапезной толстые свечи, заодно прочищая колпачки для их тушения и кладя рядом с шандалами.
Никита Мелентьев, искренне радуясь приятелю, с широкой улыбкой спешил встретить на крыльце – уважения ради.
– Гость дорогой, не купленный, даровой! Твой человек, Иван свет-Колычев, нынче прискакал, речет: хозяин-де пожалует в шахматы играть. Хотя игрок я неважный, с тобой, сокольничий, равняться не могу, но зато за трапезой ни в чем не уступлю…
Иван обнял хозяина, прервал поток слов:
– Коли государь наш возлюбил шахматы, так и нам, ближним его, учиться тому ж прилежно следует! Завтра начнет по деревьям лазить, так и мы обезьянам уподобимся – туда же. – Расхохотался.
Стремянный согласно кивнул:
– А как же! В какую сторону голова смотрит, туды выя и поворачивается.
– Развезло, обаче! – бодро проговорил Иван, проходя в горницу и осеняя себя крестным знамением. – До чего нынче людишки вороватые пошли – страсть! Тащут все, что под руку подвернулось. Мостки вдоль Неглинной намедни положили, так их уже сперли. Телеги в грязь аж по ступицу увязают! Мой конь на что доброезжий, да и то в реку по скользкому берегу едва не сверзся.
Мелентьев согласно тряхнул длинной прядью смолянистых волос:
– Распустились людишки! В старину порядка больше было, ибо народец наш узду любит.
– Воруют без всякого смысла! – продолжал гнуть свою линию Иван. – Вчера в Успенском соборе, пока отец Никита отвернулся, какой-то заплутай кропило утянул. Схватили дурака, вопрошают: «Зачем посягнул? Кропило ни продать, ни в хозяйство употребить». Заплутай плечами водит, глаза опускает: «Сам не ведаю, бес попутал!»
