– А это что?
– Кус-Кус.
– Круто! Это?
– Здесь кинза, ты ее не ешь.
– Фу. А вытащить нельзя?
– Нет, она же мелко порезана.
Наблюдая за ней, я в который раз подумала, что Юлька красавица. Высокая, подтянутая, она обожала спорт. В свои тридцать четыре она собрала целую коллекцию разномастных медалей и кубков. Вместе с дипломами, грамотами и грудой статуэточек, призванных подчеркнуть ее вклад в то или иное дело, они украшали холл ее квартиры. Человеку, впервые увидевшему этот парад достижений, всегда становилось дурно и некомфортно, ибо собственные заслуги, вне зависимости от их величины, меркли тотчас. Я же предпочитала ей гордиться, а не перебирать в уме свои недостатки и успехи. Так и мне спокойнее и ей приятнее. И, судя по тому, что она зачислила меня в список своих подруг (состоявший из единственного имени), тактика была правильной.
Пару недель назад Юлька обрезала свои пушистые каштановые волосы чуть выше плеч. Новая длина все еще была ей непривычна, оттого она частенько касалась волос. Вот и сейчас, поправив завитые еще утром кудри, убрала их за уши и плюхнулась за стол.
Хитро прищурилась и спросила:
– Ну?
– Что «ну»?
– Какого это в один миг стать миллионершей?
– Слушай, -поморщилась я. – Я не собираюсь претендовать на Эдем и…
– Ты что, собираешься отдать его этой белобрысой врунье? Она ему даже не жена! Как оказалось…
– У Давида еще есть сын и сестра, -напомнила я.
– И оба баснословно богаты, – в свою очередь напомнила Юлька. – Им эти деньги, что мне пара сотен.
– Эдем – не мешок денег.
Юлька посмотрела хмуро. С этим даже она спорить не могла. Дом Давида был чем угодно, но не клочком земли к продаже. Он был символом, местом паломничества, приютом, тихой гаванью, бойцовским рингом…Чем угодно. Но не объектом недвижимости.
В надежде на то, что она умнее меня, я спросила:
– Зачем мне яхта, Юль?
– Чтобы вести судовой журнал, – лучезарно улыбнулась она.
– Какой еще журнал?
– Ту тетрадку, что была в конверте. Разве это не он? Дневник путешествий по морям и океанам.
Эта мысль не приходила мне в голову. Я посмотрела на нее с уважением. Но радости все же не почувствовала.
– Не парься, яхту уж точно можно продать без зазрения совести. И поверь мне, эта посудина вполне может обеспечить тебя на ближайшие лет десять. А с твоим никудышным аппетитом и на все двадцать.
– Тебе не кажется это странным?
– Ты про все эти тайны и пляски вокруг завещания? Странность немного не то понятие в данном случае. Давид сидел на лекарствах, похоже, они дали о себе знать столь причудливым образом. Одни эти конверты чего стоят…
– Он был болен, но не безумен, – отрезала я. Юлька поникла.
Но тут же шустро подскочила и принялась заглядывать в кухонные шкафы. При этом хмурилась и вид имела очень деятельный.
– Может, я тебе подскажу, где искать?
Обернувшись, она ничуть не смутилась. Кивнула, соглашаясь с тем, что так будет быстрее. Вытащила бокал с одной из полок и, взглянув на него выразительно, сказала:
– Надо бы наполнить.
– Есть красное вино. Осталось от соуса. И коньяк.
– Для соуса?
– Для бессонницы.
– Вино. В нем ведь истина, не так ли?
– Скорее беда, – наполняя бокал из тонкого стекла красным как кровь напитком, заметила я.
На втором бокале Юлька вернулась из мира собственных мыслей ко мне. Сказала, мерцая голубыми глазищами:
– Думай, что хочешь. Но я предпочту поверить в то, что Давид спятил, чем в то, что он поступил так с нами.
