– А то как же! – воскликнула фея.
– К несчастью, да, – скривился Ремиц. – Здравствуй, Фийона. Похоже, твоя часть задания с треском провалилась, иначе с чего бы тебе сидеть в клетке?
– Тю-у, – протянула она, – да типун тебе на телепун, верзила! Всё идёт по плану. Такую важную информацию узнала, что мать моя фея! А вот опоздание тебе ещё припомню, телепень длинноногий! Ты в город уж день назад прибыть должен… – малявка запнулась, видно, решив, что сболтнула лишнего, и резко сменила тему: – А вы, панночка, всё же довели бы дело до конца, – она вцепилась в дверцу клетки и красноречиво задёргала её туда-сюда.
Всё ещё пребывая в лёгком изумлении, я нашарила в кармане маленький раскладной нож, тот самый, которым не так давно вспарывала на Бальтазаре штаны3. И, стараясь не поранить боевитую малявку, аккуратно подковырнула оставшуюся петлю. Клетка распахнулась, и фея выпорхнула на волю, приговаривая:
– Вот и хорошо, вот и славненько, сейчас разомнусь…
Она упёрлась ногами в сиденье и мелодично застрекотала крыльями, не взлетая. Потом медленно поднялась в воздух и, коряво отдав честь, насмешливо представилась:
– Сержант Фийона Медвянокрыльска. Ранее летучий отряд Серого трибунала, а нынче напарница этого верзилы. И за что пресветлые послали мне такое наказание, не знаешь, а, Ремиц?
Габриэль лишь картинно закатил глаза, всем своим видом показывая, что наказание за неведомые прегрешения послали как раз ему.
– А насчёт склянки панночка дело говорит, – прищурилась Фийона. – С ней всегда было что-то неладно, Габик. Пусть бы девчоночка посмотрела. А то ты своими холёными грабельками ничего не сделаешь, только отравушки смешивать и умеешь.
Габик… Я прыснула со смеху, наблюдая, как пунцовеет от злости красивое лицо Ремица. Вот и на вас нашлась управа, пан алхимик. Только то, что он, по словам феи, прибыл в город на день позже, чем следовало, меня насторожило. Куць знает отчего, но всё же. Стоит рассказать об этом странном разговоре Вильку. Мало ли… Чутью надо доверять.
Габ тем временем, воспользовавшись платком, вынул из чехла резную склянку с повреждённым рисунком и передал мне. Ого, необычная штука. На базаре такую не купишь. Ручная работа. Я, поддавшись любопытству, завертела стекляшку, касаясь исключительно платка. Трогать необычные символы руками не стоило. Просто так подобные узоры даже на подарочные пузырьки не наносят. Хм… Даже форма какая-то странная. Высотой чуть больше ладони. С толстым дном и резной стеклянной пробкой, плотно перекрывающей горлышко. Да и живописная вязь не нанесена на поверхность, а втравлена прямо в стекло, словно писали не красками, а кислотными алхимическими растворами. Интересно, всё-таки, как она работает… палец чуть не сполз с платка.
– Де Керси, остановитесь, с вашим кривым счастьем вы не только сами покалечитесь, но и меня покалечите, – поспешил перехватить мою руку Ремиц, в голос которого уже вернулись надменные нотки.
– Да-да, и Вильк вас за это заспиртует насмерть, – огрызнулась я. – Габ, вы что, действительно считаете меня дурой? – Пока заворачивала необычный пузырек в платок, наградила алхимика саркастическим взглядом.
Коляска притормозила, а потом и вовсе остановилась. Кучер, постучав в стенку экипажа, возвестил, что мы прибыли. Я вручила Ремицу клетку Фийоны и неуклюже вывалилась из тёплого нутра кареты в промозглую уличную сырь. Благо экипаж остановился точнёхонько напротив моей книжной лавки, и до натопленного зала было всего ничего – какая-то пара шагов. В ранних зимних сумерках уже разгорались тусклые фонари. Дождь, пока мы ехали, почти утих.
