Тайны Марии-Луизы - страница 28

Однако появление во Франции солдат князя Шварценберга сопровождалось таким насилием, разбоем, грабежом, поджогами, что сам герцог Йоркский выразился следующим образом: «Я думал, что имею честь командовать корпусом прусской армии, а на самом деле мне приходится командовать разбойничьей шайкой!»

Это быстро изменило взгляд на вещи и образ мыслей Марселя. Решив вначале оставаться нейтральным наблюдателем грядущих событий, ожидая от неприятельского нашествия освобождения Франции, он без страха и гнева встретил появление в стране союзных войск. Не будучи поклонником Бурбонов, он верил в искренность их лживой программы, которую всюду разглашали и рассовывали роялистские агенты. Он с удовольствием прочел прокламацию Людовика XVIII, где довольно смело было сказано:

«Французы! Не ждите никаких упреков от вашего короля, не ждите от него жалоб и воспоминаний о прошлом! Я хочу говорить с вами только о мире и всепрощении. Примите дружелюбно великодушных союзников, откройте пред ними врата ваших городов, отклоните от себя удар, который неминуемо обрушится на ваши головы в случае преступного и бесполезного сопротивления, и пусть появление союзников ознаменуется криками радости! Их победоносные армии несут вам мир и прощение. Неприкосновенность имущества будет строго соблюдена, налоги будут уменьшены, ваши сыны будут возвращены к родным полям и вашим объятиям. Свод законов, оскверненный именем Наполеона, останется в полной силе. Сенат будет сохранен. Король еще раз торжественно обещает уничтожить рекрутский набор, который разрушает счастье семей и надежды родины. Французы, долой тирана, долой войну! Долой рекрутчину и усиленные налоги!»

В этой прокламации Марсель нашел зародыш осуществления своих грез, хотя будущее показало, что, утвердившись на троне, Людовик XVIII первым делом постарался закрепить рекрутчину и усиленные налоги…

Марсель торжествовал. Но вскоре крики радости сменились у него возгласами ярости; это случилось тогда, когда он увидал, что делают в стране эти мнимые миссионеры мира и общественного блага.

Грабежи, насилия, пожары, убийства – вот что явилось первыми знамениями покровительства и дружбы, данными войсками Блюхера, который должен был «освободить» Францию. И со стороны офицеров-немцев, жаждавших свести свои счеты с французами, все эти возмутительные явления не встречали особенного протеста. «Если бы я вздумал подвергать расстрелу всех грабителей, – сказал однажды князь Шварценберг, – то мне не с кем было бы воевать с французами: пришлось бы пристрелить всю армию!»

Но грабили не только солдаты – грабили и немецкие генералы. Так, например, князь Гогенлоэ заставил город Труа заплатить ему контрибуцию в следующем размере 150 тысяч франков деньгами, 18 тысяч центнеров муки, 12 тысяч бочек вина, 3 тысячи бочек водки, тысячу быков, 18 тысяч центнеров сена и 344 тысяч рационов овса.

Однако это было хотя и тяжелым, но все же культурным грабежом. А что делалось неприятельскими солдатами в деревнях – трудно даже описать! На месте целых деревень сплошь да рядом оставались только пылающие развалины; солдаты вооружались топорами и, забрав все, что могло быть унесено с собой и имело ценность, забавлялись тем, что разбивали мебель и утварь в мелкие щепы. В погребах опоражнивались целые бочки с вином, а что солдаты не в состоянии были выпить, то, опять-таки на потеху, разбивалось и выливалось вон. Если в оставленной бежавшим со страха населением деревушке солдатам попадалась женщина, то от мерзкого насилия над нею не гарантировали ни старость, ни детство: озверевшие солдаты насиловали шестидесятилетних старух с такой же яростью, как и семилетних девочек. Случалось, что всему контингенту повстречавшегося на пути женского монастыря приходилось перебывать в солдатских объятиях.