Тайны минских перекрестков - страница 24
– Вот и наш Карп Игнатьевич, – кивнул Гуща на человека с тростью-зонтом.
– Ишь кренделя выписывает, дворянин хренов! – усмехнулся Колесник. – Троих из-за него замочили, а с него как с гуся вода! Иди за ним. Я буду ждать за остановкой. Он на автобусе не поедет – ниже его достоинства, будет такси ловить.
Человек остановился за автобусной остановкой и вытянул руку с зонтом. Некоторые водители даже стали объезжать, боясь зацепить зонт. Колесник остановил машину как раз в тот момент, когда к человеку подошел Гуща.
– Карп Игнатьевич, машина подана, – Гуща открыл дверцу.
– Вы не имеете права, я профессор Сухой, я буду жаловаться, – испуганно закричал человек.
Колесник открыл переднюю дверцу.
– Карп Игнатьевич, Вы нас с кем-то спутали.
Увидев Колесника, Сухой приободрился, юркнул на заднее сиденье, приложил руку к груди.
– Вы, молодые люди, до смерти меня напугали. Разве можно так поступать со старым больным человеком? Я уж подумал, что это арест.
– Вам, Карп Игнатьевич, тюремная баланда пошла бы на пользу, – зло сказал Колесник.
– Зачем Вы, Сергей Николаевич, так? Одно дело делаем, вместе и ответ держать.
– Старый ты пень! – взорвался Колесник. – Тюрьма для тебя – все равно что санаторий, до нее дожить еще нужно! Что это за история с морфием? Кто позволил ставить под срыв производство фенциклидина? Тебе, старому козлу, что, денег не хватает?
– Не кричите на меня! – взвился Сухой. – Я профессор… Без меня вы – ноль!.. Да, да и еще раз да! Мне нужны деньги, я жениться намерен!
Колесник схватил Сухого за грудки, встряхнул, бородка профессора задралась вверх, в выпученных глазах появился испуг.
– Жениться захотел, козел ты старый! А три трупа тебе в приданое? – прокричал Колесник.
– Какие трупы? Я ничего не знаю! – испуганно зашепелявил Сухой.
– И Кузовкова не знаешь?
– Я н-не виноват! Слабое сердце у Кузовкова…
Колесник отпустил Сухого и уже спокойно продолжал:
– Хрен с ним, с Кузовковым, но почему Вы, Карп Игнатьевич, не рассказали о новом человеке, появившемся на фабрике? Вы что, забыли наш уговор сообщать о всех вновь принятых на фабрику?
– Кого Вы, Сергей Николаевич, имеете в виду?
– Грузчика Шевцова.
– Чем может нам помешать грузчик?
– Уже помешал. Это он навел ментов на Кузовкова, и, если бы шофер остался жив, хана Вам была бы, уважаемый профессор.
– Но на его месте уже другой. Фамилии пока не знаю. Так вы Кузовкова?..
– Пришлось, Карп Игнатьевич, исправлять Ваши ошибки, потому как рановато Вам на тюремную баланду, дел и на воле по горло.
– Слышал, что Шевцов пропал. Но он запойный, через неделю появится.
– Больше не появится.
– Вы и его? – вжался в спинку сиденья Сухой.
– Для Вас, Карп Игнатьевич, это наука. Поймите, наконец, какая ответственность на Вас. Это не мы их, это Вы…
Профессор дрожащими руками вытащил из кармана таблетку, положил в рот, закрыл глаза.
– Держите себя в руках, Карп Игнатьевич, – спокойно сказал Колесник, – и имейте в виду: скорую помощь, как Кузовкову, вызывать не будем – лишние хлопоты.
– Вы и меня можете?..
– И я Вас могу, и Вы меня можете. Жизнь мы с Вами выбрали такую.
– Волчья это жизнь, – зло бросил Сухой.
– Не волчья, а по понятиям.
– Выпустите меня, – взмолился профессор. – Мне трудно дышать, не хочу слышать ни о каких понятиях!
– Вот и поговорили, – тяжело вздохнул Колесник. – Теперь Вы всё знаете. Напоследок хочу еще раз напомнить о новых людях на фабрике.