Да! Все кричало, рвалось у него внутри, тогда как с побелевших губ слетал лишь неотчетливый шепот, непонятное бормотание.
– Так вы будете говорить, мессир де Мариньи? – разозлился Людовик X.
Мариньи поднял к королю свое бледное лицо, поднял свои дрожащие руки и уже намеревался заговорить, когда дверь открылась, и секретарь звонким голосом объявил:
– Ее Величество королева!..
Мариньи рывком вскочил на ноги. Его пылающий взгляд повернулся к вошедшей в залу Маргарите Бургундской, и его внутренний голос прокричал:
«Проклятие! Сказать это перед королевой! Невозможно! Перед королевой… Перед матерью Миртиль!..»
* * *
– Сир, – пробормотал Мариньи, растерянно глядя себе под ноги, – я лишь хотел извиниться перед Вашем Величеством за свой безрассудный монолог…
– А, так ты признаешь, милейший Мариньи, что тебя немного занесло? Что ж! Тогда да, ты прощен, тем более что ты был прав, а я ошибался, когда сомневался – нет, не в твоей неверности, но в твоей бдительности. Но не будем больше к этому возвращаться!
И, обойдя его, король живо устремился навстречу сопровождаемой фрейлинами королеве. Едва переводя дух, с выступившим на лбу ледяным потом, Мариньи смотрел на Маргариту Бургундскую. Внезапно на него снизошло озарение.
И в эту трагическую секунду лучик надежды осветил это измученное сердце!
«Маргарита! О, Маргарита! – прошептал он про себя. – Я не хотел тебе говорить, где твоя дочь… наша дочь… плод нашей юной любви!.. Сколько раз ты валялась у меня в ногах ради того, чтобы ее увидеть!.. А я был решительно настроен никогда тебе этого не позволить, Маргарита! Я боялся. Что ж, ты все узнаешь. Я скажу тебе, где твоя дочь. Так как если даже Господь не в силах спасти Миртиль, обвиняемую в колдовстве, ты, Маргарита, ее спасешь! Ведь ты ее мать!»
И он внимательно принялся вслушиваться в то, что говорила королю Маргарита Бургундская:
– Сир, мне стало известно про ужасный заговор, который готовила против священных дней Вашего Величества некая колдунья. Я пришла сообщить королю, что эту ночь я решила провести в молитвах за него…
– Ах, сударыня, – воскликнул Людовик, целуя руку супруги, – никогда еще, это верно, я так не нуждался в молитвах. Благодарю вас и благословляю, так как если чей голос и может дойти с земли до Господа нашего, то только ваш, сударыня.
– Я всю ночь буду в своей молельне. Не желая, чтобы в этих обстоятельствах меня кто бы то ни было беспокоил, я буду весьма признательна, если Ваше Величество с уважением отнесется к моему уединению.
– Ступайте, сударыня, – промолвил король, глубоко тронутый подобной заботой, – я распоряжусь, чтобы никто, под страхом смертной казни, не приближался к галерее оратории.
Королева присела в одном из тех медленных, грациозных и величественных реверансов, секрет которых, похоже, был известен лишь ей одной. Затем, пройдя между двумя рядами застывших в поклоне сеньоров, она удалилась той мягкой, гордой и победоносной походкой, коей, должно быть, ходила по склонам Олимпа Афродита.
В полном расцвете восхитительной красоты своего тридцать второго года, Маргарита (которая, к слову, была на семь лет старше Людовика) выглядела еще более молодой, чем окружавшие ее юные фрейлины, и более полную гармонию соединившихся в этой красоте грации и пластичности невозможно было даже себе представить.
Людовик X проводил ее восторженным взглядом.
Затем со вздохом промолвил:
