– Сейчас именно такой момент? – усмехнулся Макаров.
– Да, – вполне серьёзно ответил ему Николай. – Ника в детстве часто болела и долго не разговаривала. Только к шести годам у неё сформировалась базовая речь, и нам пришлось для этого привлекать немало специалистов. Психологи уверяют, что она перенесла какой-то стресс, но мы с женой не представляем, о чём они говорят. Мы всегда заботились о своей дочери и не позволяли, чтобы с ней произошло что-то плохое.
Макаров внимательно выслушал Николая:
– Хорошо, я понял, – сказал он. – Вероника ваш единственный ребёнок и вполне понятно, что вы так переживаете за неё. Но если у меня будут вопросы к вашей дочери, ей придётся на них ответить. Она совершеннолетняя и не нуждается в вашем присутствии. То, что я сейчас пошёл вам навстречу, не должно оставлять у вас ложного впечатления о том, что я и дальше буду идти на все уступки, тем более против интересов следствия.
– Моя дочь ни в чем не виновата, – медленно, чётко проговаривая слова, произнёс Николай.
– Её никто ни в чём не обвиняет, – немного резко оборвал его Макаров. – Но если вы и дальше будете разговаривать со мной в таком тоне, я начну думать по-другому.
Николай исподлобья взглянул на него и, ничего не сказав, ушёл, боясь, что не сдержится и нагрубит этому наглому майору. Макаров молча посмотрел ему вслед и почему-то вдруг вспомнил своего собственного отца.
Василий всегда был таким весёлым и общительным, он обожал семейные праздники и шумные застолья. А когда Макаров-старший брал в руки свой баян, даже дряхлые старики шли в пляс, забыв и про почтенный возраст, и про вечный ревматизм. Но после смерти дочери Елены и маленькой внучки Дашутки, погибших от руки Ивана, изверга, бывшего для первой мужем, а для второй родным отцом, с Василием произошла непоправимая перемена. Он замкнулся в себе, перестал ходить в гости и звать людей к себе. Хмурый и молчаливый, он теперь никогда не смеялся, даже с женой и сыном был сдержан и строг.
Глядя на мужа, Елизавета Антоновна сначала вздыхала, потом стала находить утешение в молитвах. Она больше не носила цветные одежды, предпочитая чёрные или просто тёмные, неброские цвета. А как только у неё появлялось свободное время, шла в местную церквушку, где подолгу молилась у икон. Она просила у Бога милости для невинно убиенных дочери и внучки, а для бывшего зятя – все кары небесные и геенну огненную, чтобы он, не переставая, мучился до скончания веков…
Олег смирился с этим, а вот привыкнуть так и не смог. И теперь, после разговора с Николаем тяжёлое, неприятное чувство снова наполнило его душу, как будто он только что поговорил не с отцом Ники, а с собственным отцом, которому был совершенно не нужен.Подумав о семье, Макаров поморщился: он очень давно не навещал отца и мать, но никак не мог заставить себя поехать к ним. Тяжёлая, тягостная атмосфера родного дома невыносимо давила на него, не позволяла дышать полной грудью, убивала малейшие проблески радости и надежды на счастье. Впрочем, родители ни разу не упрекнули Олега в том, что он не приезжает к ним, на его звонки отвечали неохотно и сухо, сами никогда не звонили и вообще как будто забыли о том, что у них есть ещё и сын…
***
Влад с укоризной смотрел на стоявшую перед ним женщину, вот уже много лет работавшую в школе уборщицей:
– Надежда Акимовна, я понимаю, что у вас дома проблемы, но ремонт моего класса страдать из-за этого не должен. Вы сами вызвались побелить в кабинете потолок, мы вам выделили на это два дня, деньги вперёд заплатили, а вы теперь говорите, что не можете сделать это ни сегодня, ни завтра. Скоро приёмка школы к учебному году. Почему из-за вас я должен оправдываться перед директором? Спрашивать-то будут с меня! Оно мне нужно? Идите к нему и объясняйтесь сами.
