Отношения между Касымханом Чанышевым и генералом Бутовым были доверительные до такой степени, какие могут быть у воспитанных, порядочных людей, не связанных между собой формальными обязательствами. К обоюдному удовольствию, они несколько раз беседовали на темы, далёкие от войны и политики: о науке, искусстве, глобальных законах Природы. Но однажды Чанышев нарушил это правило. На той памятной встрече он дал понять Бутову, что не позже февраля 1920 года погибнет его командир и наставник.
– Кого вы имеете в виду? – спросил Бутов, понимая, что речь идёт об Александре Васильевиче Колчаке.
– Вам виднее, Александр Ильич, – ушёл от прямого ответа Чанышев.
Сейчас Чанышев пожалел, что сказал об этом – мог бы и помолчать. Никогда не говорите неправды, никогда не говорите неприятной правды.
– А как это произойдёт? – настаивал Бутов.
– Я не знаю, – смотря сквозь собеседника куда-то вдаль, ответил Чанышев.
К этому времени он действительно не знал, при каких обстоятельствах погибнет адмирал Колчак. Бутов не мог в это поверить. Вернее, отказывался верить, потому что для него это было непостижимо. Во-первых, никто не может этого знать наверняка, а во-вторых, никто этого не допустит, поскольку это неминуемо приведёт к крушению Российского государства.
Двенадцатого февраля в штаб Бутова прибыл вестовой из штаба Колчака с известием о том, что пять дней назад в Иркутске, на реке Ушаковке, притоке Ангары, по личному распоряжению Ленина был расстрелян Верховный правитель России адмирал Колчак. Вестовой передал Бутову конверт с последним посланием Александра Васильевича. Хотя Бутов никогда и не верил в то, что большевики будут соблюдать собственный декрет об отмене в России смертной казни, но всё же надеялся, что, может быть, кому-то из его товарищей, попавших в плен, повезёт сохранить себе жизнь. И вот расстрелян Колчак. Это известие потрясло Бутова, он хотел бы рыдать, выть в голос, но не мог позволить себе проявлять слабость в присутствии офицеров. Ровным голосом, словно читая доклад на офицерском собрании, Бутов произнёс:
– Ныне мы переживаем большевистские дни. Мы видим в сумраке очертания царизма, Вильгельма и его сторонников, ясно и определённо стоит перед нами провокаторская фигура Ленина и его сторонников: Троцкого-Бронштейна, Рязанова-Гольдендаха, Каменева-Розенфельда, Суханова-Гиммера, Зиновьева-Апфельбаума. Россия умирает, мы присутствуем при последнем её вздохе. Была Великая Русь от Балтийского моря до океана, от Белого моря до Персии, была целая, великая, грозная, могучая, земледельческая, трудовая Россия – нет её. Скажите на милость, какая страна кроме России была бы способна родить себе сына, сохранившего в чистоте свою душу в беззаветной преданности ей, каким был Александр Васильевич? Нет такой страны на свете, как Россия, и такого сына у неё больше нет. Большевики – форменные губители России.
Слушая Бутова, Чанышев подумал: «Конечно, коммунизм – это утопия. Коммунистические идеи не могут быть подтверждены практикой, потому что противоречат природному закону общежития. Эти идеи – опасный идеологический наркотик, создающий у людей искажённое состояние сознания. Они разрушают здравое мышление, что не позволяет людям реально воспринимать окружающую действительность. Однако Александр Ильич напрасно дал национальный акцент государственному перевороту в России, ведь коммунистические идеи, приписываемые еврею Карлу Марксу – внуку и племяннику ортодоксальных раввинов, крещёному лютеранину и горячему антисемиту, – быстро нашли своих приверженцев практически у всех национальностей Европы. Они будут распространяться со скоростью чумной эпидемии и быстро покорят весь мир. Сегодня мало кто знает, какую цену заплатит Россия, чтобы освободиться от этой «коммуногаллюциногенной» зависимости. Азиза знает, и кое-что знают Свидетели, как знают и то, что, пройдя через пламя ада, Россия, словно золотисто-алая птица феникс, вновь возродится из пепла».
