– Посмотрите, что они здесь едят! Только попробуете! Это даже есть невозможно! Даже в худшие дни…
–Что случилось? – толкая дверь, спросил цензор. – Слышно с улицы- мне за Вас стыдно. Как я смею наблюдать, пока мы с Жожо трудились, Вы прекрасно отдыхали в покоях и наслаждались трапезой, – слуга кричавший о том, что пищу невозможно есть уминал за обе щеки, непрестанно работая палочками, подхватывая очередную порцию липкого риса. -За что я Вам плачу часть своего жалования?
Фей Фей перестала есть и чинно положила палочки на деревянную миску. Она сменила положение с лежачего на сидящее и теперь делала вид, что смотрит, как слуга, уплетая еду, с набитым ртом успевает жаловаться на скудность овощей и вопиющее отсутствие мяса:
–Неизвестно, сколько я так продержусь…
–Вот смотрю на тебя и думаю, что тебе лишь бы брюхо набить..
–А что в этом плохого?
На самом деле цензор понимал возмущения слуги. Ван Эр все детство голодал и остаться голодным или жить в безденежье – его самый сильный страх, ведь даже смерти он боялся меньше.
В двух остывших тарелках только вошедших тоже ждал весьма скучный обед. Одна миска для высокопоставленного чиновника была отставлена дальше и выглядела богаче остальных: тарелка риса с вареными овощами: редисом и бок-чой[10], фасолью и тыквой и несколькими кусочками тофу. Остальным достался только рис с редисом и зеленью.
Перед отъездом из архива Шэн Мин пришло еще одно письмо от губернатора Гауньжоу: в нем говорилось об убитых рядом с храмам. Как было известно несколько членов маньчжурской делегации, поспоривших с местными жителями, в связи с чем Хоу пришлось затребовать ответа о всей информации по этому делу, выяснить все в том числе и о людях убитого посла с обещанием прислать чиновника, разбирающегося в подобных делах, связанных с иноземцами.
Итак, после непродолжительного и скучного для всех обеда цензору не сиделось в келье, и в сопровождении своей охранницы он отправился навстречу маньчжуринской делегации для приветствия и выяснения дополнительных обстоятельств.
Подобная встреча требовала более тщательной подготовки, и, хотя наряд цензора полностью соответствовал его высокому статусу мандарина 1 ранга – 4-ому лицу после Императора, после потери зрения, что считалось уродством – подобным лицам было запрещено являться императору и лично докладывать. С его докладами лично его Величеству ходил Верховный цензор, преклонный возраст которого не позволяли самостоятельно вести дела, а лишь управлять и назначать дела к рассмотрению. В рамках своей компетенции помощник Верховного цензора мог самостоятельно написать приказ к аресту или наказанию в виде казни. Может оно все и к лучшему сложилось -Шэн Мин давно пришел к выводу что двор – это змеиное логово. Прошлое Жожо являлось тому доказательством, ведь ее дед всю свою жизнь был личным императорским лекарем, за что потом был ложно обвинен (и оболган) в отравлении, хотя подавал всего лишь белую кубилозу[11].
Делегация маньчжуринского посла сменила праздничную одежду на одежду траурных цветов. Все они были невысокими мужчинами с более смуглой кожей. Но что важно: носили обувь с приподнятым носком.
Что ж, круг подозреваемых сузился вплоть до двух десятков ног.
Двое маньчжуринов выступили вперед. Церемония приветствия прошла спокойно.
Сухонький горбатый старичок выступил вперед, представившись советником посла и его правой рукой с коротким именем, что редко встретишь среди тайцев – Куантисак Бун*, заведовавший делами и хранитель печати. Рядом с ним встал коренастый и широкоплечий мужчина с развитой грудной мускулатурой, охранник судя по всему. Тао Бай Лонг был левой рукой посла, помогавший в организации церемонии, являлся помощником посла и ответственным за проведение церемонии как полагается традициям их родины. Его очень сильно огорчило убийство лучшего друга, которого он знал практически с детства и поклялся, что три года проведет в траурном белом, лишаясь празднеств и излишеств.
