– Я выбрала христианство и пытаюсь жить по этой вере.
Когда я это сказала, что-то произошло. Физическое тело Джесса осталось прежним, но он словно стал больше; глаза его сделались добрее, но пронзительнее.
– Madre, ты не христианка.
С тем же успехом он мог меня ударить.
– Почему ты так говоришь? Конечно же, я христианка! Всю жизнь я молилась и ходила в церковь, читала Библию. Всю жизнь, Джесс!
– Ты не веришь словам Христа и никогда им не верила.
– Ты оскорбляешь меня, Джесс.
– Ты приняла толкование людей и отвергла истинные слова Бога.
– Это не так. Я…
– Что может быть яснее чем «проси́те, и дано будет вам» [34]? Что может быть яснее, чем «любите врагов ваших» [35]? Что может быть яснее, чем «не заботьтесь о завтрашнем дне» [36]? Однако ты и другие, называющие себя христианами, отказываетесь действовать по этим убедительным правилам, потому что не верите в них.
– Нам полагается любить наших врагов, людей, которые пытаются причинить нам зло? Мы не должны защищаться?
– Только потому, что вы беспокоитесь, остаетесь при своем недоброжелательстве и не просите Бога разрешить ваши проблемы. Если ты поверишь и будешь на практике следовать словам Христа, у тебя не будет врагов.
– Что ж, как ты уже сказал, никто не идеален.
– Madre, сотни тысяч людей на земле всецело следуют этим словам, и жизнь их полностью отличается от жизни большинства – радость переполняет их.
– Сотни тысяч?
– Я должен изменить их число до сотен… тысяч миллионов. Ты поможешь мне? Ты будешь моим первым апостолом?
Моя блузка промокла от пота, сердце колотилось о ребра. Мертвый сын, которого я обожала, был жив. Он безжалостно расправлялся с моей верой – или недостатком ее – и требовал, чтобы я изменилась, не сходя с этого места. Он говорил правду. Я не верила. Я потерплю неудачу в том, что он от меня просит.
Его голос становился все глубже:
– Попроси Бога доставить новые полотенца в эту комнату, Madre, так, будто от этого зависит твоя жизнь.
– Что?
– Новые полотенца.
– Сейчас?
– Да.
– А если бы от этого и вправду зависела моя жизнь?
– Она зависит, просто ты этого не видишь.
Дрожа, плача, я опустилась на колени и сложила руки: – Господи, я не знаю зачем, но пожалуйста, пожалуйста, пошли нам новые полотенца, как того хочет Джесс!
Пока я стояла на коленях и бормотала эти «пожалуйста, пожалуйста», мальчик подошел к двери и открыл ее. За дверью стояла горничная с полной охапкой полотенец.
Джесс взял их, поблагодарил и закрыл дверь.
Тут меня осенило, что солнце уже садится.
– Джесс, это был просто вечерний обход прислуги.
– Для тебя это так, потому что ты не веришь.
Долго он еще будет мучить меня?
Он положил полотенца, подошел ко мне и стиснул мои плечи:
– Тебе нужно поесть.
Я не смогла бы ничего съесть, даже если б попыталась.
– Нет.
– Следуй за мной, – сказал он и вышел на террасу.
Когда мы там очутились, я увидела, как внизу люди ужинают на воздухе, на их столах мерцают свечи, официанты ходят среди них, принимая заказы и разнося еду. Над беседой и смехом плыла негромкая музыка. Мне очень захотелось сидеть за одним из этих столиков и ужинать с Джессом – просто ужинать, как обычно. Вместо этого он встал на стул и протянул мне руку:
– Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: «Перейди отсюда туда», и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас.
То была прямая цитата из Евангелия от Матфея, глава семнадцатая, стих двадцатый. И сам Иисус это говорил.
