На каменистом берегу бурного Кызыл-Ирмака стоит закопченная саманная маслобойня. Она приносит Гамиду немалую прибыль, так как он подрядился поставлять масло для всех гарнизонов санджака[61]. Здесь с раннего утра пылает огонь под железным вращающимся барабаном, в котором поджариваются семена рапса и рыжика[62]. Гремит каменный каток. Возле огромного пресса хекают усталые люди.
Дым и чад выедают глаза.
Звенигора, Спыхальский и Квочка, упершись грудью в толстые дубовые бревна, катят по деревянному желобу громадный камень, круглый, как жернов. Камень перетирает семечки. Он желто-зеленый от густого, тягучего масла.
Арсен и Квочка молчат, а пан Спыхальский, тараща от натуги глаза, ухитряется подшучивать над работниками-каратюрками.
– Что, Юсуп, не байрам[63] ли у вас сегодня?
– Байрам.
– Что-то непохоже. Ты и сегодня такой же замасленный и закопченный дымом, как и всегда. Какой же это байрам?
– Молчи, гяур! – шипит старый, высохший Юсуп и грозит костлявым кулаком. – Не терзай сердце! Не то разозлишь – получишь по уху! Вонючий шакал! Ишак!
И Юсуп, и его товарищи злые с самого утра: даже в такой праздник Гамид заставил их работать. Какое ему дело до того, что правоверные не смогут вовремя совершить омовение и намаз[64]? Ему бы только масло давали! Ежедневно большими бочками его отправляют из Аксу во все концы округа. Плывет их работа и в чужие края, как ручьи в ливень, чтобы потом возвратиться золотой струйкой в карман хозяина.
Юсупа успокаивает Бекир.
– Придержи свой язык, Юсуп! Гяур правду говорит: Гамид, собака, уже на голову всем нам сел. Земля наших отцов и наша земля почти вся оказалась у него в руках. Чтобы построить лачугу, мы залезаем к нему в кабалу. Вот уже шесть лет на него работаю, как на каторге, а конца и не видно…
– А я отрабатываю отцовский долг, – сказал Реджеп, молодой длиннорукий человек, и сплюнул в сторону. – Как запрягся в пятнадцать лет, так и до сих пор… Думаешь, долг уменьшается? Куда там! Женился – пришлось одолжить у Гамида снова. Каждую зиму тоже одалживаю, чтобы не сдохнуть с голоду… И так без конца. Шайтан забери такую жизнь вместе с Гамидом! Говорят, возле Эшекдага опять появился со своими ребятами Мустафа Чернобородый… Плюну на все да пойду к нему!
– Сдурел ты, Реджеп? Шайтан помутил твой разум, несчастный! Узнает о таких словах Гамид, пропала твоя голова! – зашипел Юсуп и зло закричал на невольников, которые, прислушиваясь к разговору, остановились: – Крутите каток, проклятые собаки! Чего уши развесили?.. Грязные свиньи!
Невольники снова налегли грудью на перекладины. Заскрипел каток, зазвенели кандалы. Но вдруг снаружи донесся пронзительный крик. Все бросились к дверям.
По дороге от Аксу что есть сил бежала девушка с корзинкой в руке. Это была Ираз, дочурка Бекира. Ее догонял Осман и старался схватить за длинный белый шарф, перекинутый через плечо. За ними трусил на лошади Гамид и что-то кричал смеясь.
Бекир растолкал плечами товарищей и побежал навстречу. Хотя Осман был вооружен и на голову выше Бекира, маслобойщик налетел на него как ястреб и с размаху ударил кулаком по уху. Ираз вырвалась из рук охранника и вскочила в круг людей.
