Повстанцы угрюмо молчали. Ответил Мустафа Чернобородый:
– Гамид исчез. Мы обыскали весь замок. Нет никаких следов.
– Он спрятался где-то! Сидит, как хитрый лис в норе. Ждет, пока мы не оставим замок.
– А мы его выкурим! – воскликнул Бекир. – Ребята, дайте огня!
– Предать огню! Поджечь! – гремело вокруг.
Исмет метнулся к деревянной галерее с факелом, швырнул его в кучу хлама. Вспыхнул огонь. Затрещало сухое дерево. Малиновые язычки взобрались наверх, на второй этаж, и над галереей быстро взметнулось пламя.
Во дворе поднялся галдеж. Каждый торопился вынести добычу за ворота замка. Раскованные невольники сбрасывали с себя лохмотья, надевали одежды Гамида или его челяди. Наиболее проворные вооружились копьями, а то и саблями.
Ахмет Змея разрубил кандалы меддаха Якуба, большими кузнечными ножницами укоротил ему волосы. Арсен принес одежду. Старик суетился, торопясь одеться, все еще не веря в счастье, так нежданно свалившееся на него. Он жмурился, из глаз его то ли от яркого непривычного света, то ли от радости текли слезы.
А огонь разгорался все сильней. Покончив с галереей, он перекинулся на крышу и внутренние помещения. Во дворе, как в каменном котле, становилось жарко. Повстанцы торопливо оставляли замок.
Пока Мустафа Чернобородый наводил в отряде порядок, самые бойкие подожгли маслобойню, кошары. Долину Аксу затягивало удушливым бурым дымом.
Увидев, как через проломленные двери в селямлик ворвалась толпа повстанцев, Гамид понял, что все потеряно и надо спасать свою жизнь. Он бросил родных на произвол судьбы и метнулся к потайному ходу. Пока телохранители сражались в коридоре, Гамид спустился в подземелье. А через полчаса, грязный, вспотевший, вылез через хорошо замаскированный выход и оказался в долине, поросшей кустарником.
Убедившись, что поблизости никого нет, он быстро пересек узкую полянку, на другой стороне которой стоял небольшой сарай, сплетенный из хвороста. Навстречу ему кинулся лохматый пес, но, узнав хозяина, замолчал. На лай собаки из сарая вышел заспанный старик-сторож.
– Кого тут носит? – спросил он, всматриваясь в тьму.
– Быстрее коня! – приказал Гамид.
Сторож, услыхав знакомый голос, молча повернул назад и вывел оседланного коня. Гамид вырвал из его рук поводья, вскочил в седло. Застоявшийся конь рванулся вскачь. На оторопевшего сторожа полетели комья влажной земли.
К вечеру Гамид почувствовал, что силы совсем оставляют его и что коню тоже необходима передышка. Вместо того чтобы ехать прямо к санджак-бею[71], он повернул вправо, переправился паромом через Кызыл-Ирмак и вскоре въехал на просторный двор своего давнего приятеля и свата Энвера Исхака.
Слуга, приняв повод, помог Гамиду сойти с коня.
– Что случилось, дорогой Гамид-бей? – поспешил навстречу ему с протянутыми для приветствия руками высокий и черный, как ворон, Энвер Исхак-бей. – В таком виде! Конь весь в мыле… Ты будто бежал от смертельной опасности.
– Это и вправду так, дорогой друг. Мой жалкий вид и разодранная одежда сами говорят, что я едва спасся. Аксу взяли приступом повстанцы, мерзкие каратюрки. Не знаю, остался ли кто в живых, кроме меня…
– О Аллах, что творится на свете! – воскликнул Исхак-бей. – Я думал, что горе посетило только меня…
– У тебя тоже горе? Какое?
– Неизвестный разбойник едва не убил нашего дорогого Ферхада. Твоя дочка могла остаться вдовой, Гамид-бей. Спас его верный слуга из гяуров. Теперь Ферхаду лучше, и он будет рад дорогому гостю… Прошу, заходи, Гамид-бей.
