Семашко – так, как взрослого, теперь звали запорожцы парнишку – уверенно шел впереди. За два дня до этого он разведал все подступы к крепости и уверился, что удобнее всего будет подойти со стороны Верхнего пруда.
Они спустились с крутого берега вниз, на лед, припорошенный снегом, миновали узкий перешеек, которым Выкотка соединяется со Шполовцами и центром города и где, как Василек знал наверняка, днем и ночью дежурили сеймены, и направились к зубчатой стене крепости.
Ночь была безлунная. Резкий ветер глухо шумел в разлапистых ветвях яворов, обдавал снежной крупой. Ни огонька, ни единой души. Казалось, весь Немиров вымер или заснул.
Они взобрались по крутому склону вверх и остановились под темной деревянной стеной.
– Тут! – уверенно произнес Семашко.
Арсен развернул лестницу, длинным шестом поднял один ее конец и зацепил за верх частокола. Наступив ногой на нижнюю перекладину и убедившись, что крюк держится крепко, он обнял Яцько, Романа и Семашко, прошептал:
– Ожидайте меня здесь до вторых петухов. Если не вернусь, уходите… Прощайте!
Палисад[36] был невысоким – всего сажени две с половиной, Арсен быстро взобрался на него. Перелез через острия кольев на внутреннюю земляную насыпь, поднял лестницу. Потом, глянув на Романа и Семашко, которые едва виднелись внизу под стеной, осторожно спустился во двор крепости.
Где-то залаяла собака, перекликнулись часовые – и снова наступила тишина, нарушаемая только посвистом ветра.
Арсен стряхнул с одежды снег и начал пробираться за хлевами к площади, где в окнах хатенок мигали желтоватые огоньки.
Метель усиливалась и споро заметала следы, надежно скрывала от вражьего глаза. На площади безлюдно. Только вдали, у крепостных ворот, какое-то движение, шум – это в Выкотку въезжал небольшой татарский отряд, очевидно возвращавшийся с добычей из окрестных сел. До ворот было далеко, и, конечно, никто на таком расстоянии не мог заметить человека, крадущегося вдоль домов, осторожно заглядывающего в освещенные окна.
Арсену долго не везло. Но вот, обогнув угол одной хаты, он приблизился к замерзшему окну боковой стены и увидел неясные тени. Тогда он припал к стеклу ртом, горячими губами отогревая его. Вскоре на белом стекле зачернел небольшой кружок. Арсен посмотрел в него – и чуть не вскрикнул от радости: за столом, как раз напротив окна, сидел, подперев лысую голову руками, дедусь Оноприй. Только бы не было посторонних в хате! Сразу вывел бы своих к стене, где ждут Роман и молодой Семашко, пробрались бы к хате бабушки Секлеты – и айда в степи! Метель мигом занесет следы, и никто не догадается, куда делись беглецы… Ищи ветра в поле!
Он даже переступил с ноги на ногу от нетерпения. Потом еще раз заглянул в оконце. Да, это дедушка Оноприй. Сидит, как и раньше, подпирая голову… А там в глубине, в полутьме – мать… И кажется, больше никого…
Легкий стук ногтем по стеклу заставил дедушку вздрогнуть, поднять голову. Он долго прислушивался, что-то сказал. К нему подошла мать. Арсен постучал снова, на этот раз громче.
Дедусь встал из-за стола и приблизился к окну.
– Кто там? – донеслось чуть слышно.
– Это я, Арсен, – прошептал казак и с досадой махнул рукой: тут хоть кричи – не услышат.
Видел, как переговариваются встревоженные дедусь и мать, как она метнулась к выходу.
Арсен выглянул из-за угла. На площади пусто. Ордынцев уже не было. Только у ворот весело смеялись часовые… Он легко перемахнул через плетень и взбежал на высокое крыльцо. Дверь скрипнула, несмело приоткрылась и… распахнулась.
