– Ну да, следов насилия не вижу, – ответил Щелкунов, не понимая пока, отчего у Кац возник такой вопрос. – Вот только от веревки следы.
– Их что, несколько? – снова спросила Зинаида, подходя к трупу и наклоняясь над ним.
– Два… Вернее, две полосы, – уточнил Щелкунов. – Видишь: одна полоса идет поперек шеи горизонтально, а другая – наискосок, снизу вверх… Стоп, – посмотрел Виталий Викторович на Кац. – Ты хочешь сказать, что его сначала задушили, а потом, уже мертвого, повесили, имитируя самоубийство?
– Это не я хочу сказать, – усмехнулась Зинаида. – Это вы сами только что сказали.
Зинаида немигающе смотрела на своего начальника. И опять, похоже, думала не о том, о чем следует размышлять на месте преступления.
Последовало молчание, которое первым прервал Щелкунов. Вот Виталий Викторович думал как раз о том, о чем положено думать при проведении следственных действий.
– Будем иметь в виду, – слегка нахмурившись, произнес он. – Так или иначе, все станет ясно, когда тело осмотрит криминалист. Дождемся компетентного заключения судебно-медицинской экспертизы, а там поглядим, самоубийство это или… совсем наоборот. – Виталий Викторович снова помолчал, после чего обратился к стоящему около него Сабирову: – Как его звали, не подскажете?
– Кого? – не сразу понял вопрос Марат Ренатович.
– Покойного, – мотнул головой в сторону трупа Щелкунов.
Марат Сабиров пожал плечами.
– Я не знаю, – изрек он. После чего посмотрел на Стрешнева. – Знаком я с ним не был. Вот Геннадий Васильевич знает…
– Его звали Модестом Вениаминовичем Печорским, – промолвил Стрешнев тоном, каким говорят заупокойные речи.
– Вы хорошо его знали? – обернулся в его сторону Виталий Викторович.
– Не особо, не приятельствовали, – последовал ответ в том же минорном тоне. Кошки в душе по поводу кончины Печорского у Геннадия Васильевича не скребли. Хотя самоповешение хозяина соседской квартиры было из разряда событий малоприятных. Вот разве что случившееся заставило задуматься о бренности бытия: живешь так себе, ни о чем плохом не думаешь, а оно разом все может поменяться. – Так, здоровались. Иногда перекидывались парой ничего не значащих фраз. Он был человеком не нашего круга, и у нас не было общих интересов, – добавил Стрешнев уже иным, обычным тоном.
– Ну какое-то общее впечатление о нем вы могли для себя составить? – вступила в разговор Зинаида, внимательно рассматривающая обстановку в зале, однако прекрасно слышащая разговор своего начальника с хозяином соседней квартиры.
– Трудно что-либо сказать… Но мне всегда казалось, что он был человеком себе на уме, – немного поразмыслив, произнес Стрешнев. И в некоторой задумчивости добавил: – Кажется, покойный был из той породы людей, которые никогда не расскажут вам о своих планах, даже будь вы самый лучший их друг.
– То есть ваш усопший сосед был человеком закрытым, – то ли спросил, то ли констатировал факт майор Щелкунов.
Геннадий Васильевич понял последнюю фразу майора милиции как вопрос и не очень решительно ответил:
– Не то чтобы закрытый… – Стрешнев опять немного подумал. – Скажем так: он был человеком, не пускающим никого дальше передней. По крайней мере, мне так показалось, – добавил начальник городского управления связи.
– Ясно, то есть он держался на расстоянии, – понял, что хотел сказать Стрешнев, Виталий Викторович.
– Можно и так сказать. В какой-то степени это понятно, ведь он был успешным предпринимателем. Деньги у него водились. А они всегда требуют какой-то осторожности. А уж в наше неспокойное время тем более.
