Утром Арчим засобирался в обратный путь. Тяжело было казакам расставаться с ним. Пережитые опасности вчерашнего дня сделали его своим за то короткое время, что они были вместе.
– Не знаю, чем тебя отблагодарить, – произнёс Кузьма, положив руки на плечи Арчиму. – Что бы с нами сталось, если бы не ты? Вряд ли смогли бы уберечься от маньчжур – из-за нас жизнью рисковал.
– Самая лучшая для меня благодарность – это спокойно ходить по своей земле и ни от кого не прятаться, – ответил Арчим.
– Верно говоришь, – согласился Кузьма.
– Не дошли ещё руки у нашей императрицы до этой землицы, вот и мы по ней всё крадучись ходим… Ничего, дай время! – обнял Кузьма Арчима, остальные тоже попрощались с ним как со старым товарищем.
Затерянный улус
Дождавшись, когда Арчим скроется из виду, казаки пришпорили коней и, ведомые Емзынаком, двинулись вверх по Катуни. Этот путь для него был уже более знаком. Дорога шла то берегом, освежая путников прохладой близкой воды, то в стороне от реки – лугами, поросшими цветущим разнотравьем, неповторимый аромат которых дурманом окутывал всадников. Иногда выросшие вдруг скалы преграждали путь, и дорога, огибая препятствие, серпантином уходила в горы, где буйная зелень лугов менялась на каменистые тропы, слева от которых поднимались отвесные скалы, а внизу бушевала река. Местами путь им пересекала впадающая в Катунь горная речка, тогда приходилось рубить деревья и, перебросив их на другую сторону, налаживать нечто наподобие моста. Маньчжуро-джунгарская война оставила горные тропы практически без мостов, которые были сожжены во время боевых действий. Все эти работы утомляли и очень замедляли продвижение отряда.
– Ну что, Фёдор, трудновато? – участливо спросил Кузьма, видя, как тот, обливаясь потом, рубит небольшую берёзку. – Ты лучше вот что: заметь-ка у себя, в бумагах, все эти мостики, которые мы перекинули. Думаю, на обратном пути эти заметки ой как нам пригодятся! Да и те, кто пойдёт после нас, помянут тебя не раз добрым словом…
Когда тропа очередной раз спустилась к реке, путники облюбовали место на берегу и, хотя день только клонился к вечеру, решили спешиться и остаться здесь на ночлег.
Емзынак соорудил немудрёные снасти и вместе с Ефимом и Тарханом спустился к реке. В первый раз за время путешествия выпало столько свободного времени, что можно было, закинув снасти, расположиться на берегу и, забыв про всё, предаться рыбной ловле. Богатая рыбой Катунь вскоре обрадовала их крупным тайменем, разнообразившим их скудный рацион. В это время Илья вместе с Фёдором прошлись по окрестностям и набрали для чая душистых трав. Оставшиеся на стоянке Кузьма со Степаном уже развели костёр и поставили воду, как раз сгодившуюся для тайменя.
– Хороша для ухи рыбка, – глядя на внушительных размеров тайменя, тут же определил Илья. – Ну-ка, Фёдор, тащи сюда сумку с крупой – сейчас с тобой кашеварить будем.
Сообразив жирную наваристую похлёбку из рыбы и заварив душистого чая, путники плотно поужинали, после чего разложили возле костра траву, подбросили ещё дров и, дождавшись, когда от них останется куча раскалённых углей, забрались под овечьи одеяла, томимые одним желаньем – выспаться…
Солнечное холодное утро, какие часто случаются в горах, покрыло росой прибрежную поляну. Илья пробежал босыми ногами по мокрой траве к недалёкому перелеску и вскоре вернулся с огромной охапкой хвороста. Отволгшие после холодной ночи ветки никак не хотели разгораться. Пришлось воспользоваться толикой спирта, фляжку которого Илья прихватил в лечебных целях.
